Естественным поступком в подобном случае было бы включить свет, но сделать это не получилось по очень простой причине: ни в той комнате, в которой мы только что установили диван, ни в соседней, ни наверху, ни в кухне, ни на веранде — нигде в доме мы не обнаружили ни единого выключателя. Еще какое-то время, не веря очевидному, мы ползали по коробкам, подсвечивали себе зажигалками и молча пялились в потолки и стены комнат: выключателей в доме не было, потому что в нём полностью — начисто! — отсутствовали какие бы то ни было провода. Когда мы осматривали дом перед покупкой, нам просто в голову не пришло обратить внимание на такую мелочь, как отсутствие электричества. На следующий день Яхтсмен узнал от соседей, что этот понтовый дачный посёлок вообще не электрифицирован, потому что «Дмитрий Андреич, кто бы мог подумать — такой приличный мужчина! — исчез в позапрошлом году со всеми деньгами, что на подстанцию собрали».

Мы поели чего-то на ощупь и легли спать на втором этаже. Среди ночи я проснулась оттого, что кто-то топал по крыше. Минут через десять, почти уже умерев от страха, я догадалась, что в лесу просто подул ветер, и на крышу посыпались жёлуди с дуба. Потом громко и где-то очень близко ухнул филин. Потом кто-то еще хохотал в глубине леса дурным голосом. Когда он наконец заткнулся, опять закричал филин. Они чередовались какое-то время, а потом я уснула, а проснулась уже утром от страшного грохота, по сравнению с которым ночные желуди, филин и этот ужасный, который хохотал, были пустой фигнёй. Мы выскочили вон, чтобы защитить своё жильё от вандалов, разламывающих дом с восточной стороны, и увидели дятла. Он сидел под самой крышей и увлечённо долбился носом об стену, добывая из неё каких-то козявок.

Мы оделись, позавтракали, накормили собак, съездили в город, купили там три керосиновых лампы, радиоприемник с запасом батареек и пару бутылок водки на ближайший вечер. В общем, начали жить в лесу. Потом провели туда свет — он у нас у одних там и был. Мы его в пионерском лагере тырили: каких-то 700 метров напрямую, фигня, северных корейцев наняли за 20 долларов, они за полдня управились; очень быстро работают.

Какого-то лета (дневничковое)

Что в Мск субботний вечер, то в городе В. воскресное утро.

Я не знаю, что с моими крыльями. И денег нету тоже.

Опять ездила на автобусе. Не летается чего-то.

И это даже хорошо, иначе бы я туда полетела.

АФАНАСЬИЧ

Участок вокруг дома был ужасно запущен. Бывшие хозяева потеряли интерес к земледелию года за два до того, как Бог подарил им покупателей. Некоторая трава уже достигла уровня второго этажа. Потом я узнала, что это был овощ «топинамбур», отличающийся высоким ростом бодылей и хреноподобной плодовитостью съедобных корневищ. Когда я выкорчевала его вместе с лебедой, крапивой и что там еще было, то обнаружила на участке несколько вишневых деревьев и молодой абрикос.

Это был мой единственный отпуск, который я взяла не для того, чтобы похалтурить на какую-нибудь чуждую РИА «Новости» контору. Этот отпуск был полностью отдан борьбе с сорняками. Мне снились белые плети корней пырея. По утрам я спускалась со второго этажа, съезжая по перилам на пузе, потому что все остальное у меня болело. Потом, правда, перестало. К середине сентября повсюду на туловище появились мышцы. Я их трогала перед зеркалом и сильно удивлялась.

А потом началась осень. Мы с Яхтсменом заметили ее по многим признакам: в поселке стало гораздо меньше людей, в лесу на задворках участка совершенно бесплатно падали на голову ягоды актинидии (в октябре они продаются в городе по полтиннику за поллитровку и называются почему-то «кишмиш», хотя на самом деле роднятся не с виноградом, а с киви). Кроме того, в доме напротив поселился бомж. Нам рассказывали, что летом он живёт на какой-нибудь заброшенной даче, а с началом заморозков перебирается туда, где есть печка. Предыдущей зимой он обитал в нашем доме.

Бомжа звали Афанасьич. Мужчин с более колоритной внешностью я встречала только в своём пароходском прошлом. Например, у лоцмана, который каждый раз заводил наш пароход на рейд Гонконга, была такая же сивая, как у Афанасьича, борода, но вдобавок отсутствовал левый глаз. Афанасьич был в этом плане обычным двуглазым джентльменом, зато у него имелся желтый зуб, не до конца прикрытый верхней губой. Ходил он в яркой женской куртке, разрисованной оранжевыми маками. Я завидовала куртке, а будущая мать Банцена — Мару — достигшая к тому времени десятимесячного возраста и свойственной тоса-ину серьезности, до самой зимы швырялась на Афанасьича с целью его удавить.

Мы эти попытки пресекали, и Мару в конце концов перестала возбуждаться на оранжевые маки.

С Афанасьичем мы подружились на водопое. И он, и мы пришли на родник за водой, а идти назад нам было по пути.

Родник — это вообще особая тема в той, лесной жизни. Он находился примерно на полдороге между трассой и нашим поселком. К нему вела подъездная грунтовка, по которой горожане ездили за водой, якобы богатой серебром. Мы тоже брали там воду, хотя почти сразу обследовали лес и обнаружили, что родник — на самом деле не родник, а поверхностный ручеек, который питается грунтовыми водами, обогащенными никаким не серебром, а дерьмом из дачных туалетов. Может быть, именно дачное дерьмо и придавало роднику тот особый вкус, после которого было совершенно невозможно воспринимать воду из крана. Даже отфильтрованную.

Пока наполнялись наши тары, мы поговорили о погоде. Афанасьич между прочим сказал, что зимой в нашем доме довольно холодно, потому что второй этаж у него — летний. Лично он, например, закрывал его на всю зиму, отапливая только нижние помещения. Мы слегка озадачились: бывшие хозяева клялись, что всю зиму в доме можно ходить в одних трусах.

Однако до зимы было еще далеко. Примерно около месяца.

Нашей ближайшей задачей было не заморачиваться на гипотетических холодах, а провести в дом свет, потому что на днях пришло письмо от Хайди (той самой, которая прототип Аськи в «Уроках русского языка». В общем, через две недели к нам должна была прилететь большая любительница экстрима, знаток русского фольклора и вообще замечательная личность — гражданка Швейцарии Хайди Шлепфер, с которой мы распрощались в 93-м году и про которую я горестно думала, что никогда больше её не увижу.

А Афанасьича мы стали чуть-чуть подкармливать. По вечерам я приносила к нему в дом горячий суп в банке и какую-нибудь котлету на десерт.

Через пару недель он постучал к нам вечером. Я открыла дверь, он сунул мне в руки какую-то коробку, сказал «на, тебе пригодится, а мне не надо» и заскрипел по свеженькому снежку прочь.

В коробке оказались новенькие итальянские кроссовки из натуральной кожи и итальянское же кожаное портмоне. Портмоне было мужским, слегка потертым, внутри него я нашла визитку с популярной японской фамилией Судзуки.

Какого-то лета (дневничковое)

Еду автобусом номер 58. По Алеутской идёт мужик с балконной дверью в руках. Тормозит автобус. Автобус останавливается и впускает в себя мужика. Дверь не новая: мужик явно везет ее то ли от стекольщика, то ли ему просто так ее отдали, дескать, мы стеклопакет себе поставили, а ты вот нашу прежнюю забирай, у тебя же дома стекло в двери разбитое. С этого момента водитель почти не смотрит на дорогу, потому что следит в зеркало за пассажиром с дверью.