Ширина коридора позволяла смещаться влево или вправо всего на какие-то сантиметры. Это было сделано для того, чтобы научить бойцов драться в тесных помещениях и проулках. Заканчивался коридор тупиком – выход из него, как и вход, был только один.

Эндрю держал рукоятку прямым хватом, как держат шпагу. Я предпочел обратный хват, острием вниз, и принял боксерскую стойку. Хатода удостоверился, что мы готовы, взглянул на секундомер, висевший у него на шее, и сказал:

– Начали!

Эндрю бросился вперед, рассчитывая на внезапность первого удара. Я легко уклонился, подставил ногу и толчком придал ему ускорение, так что он, споткнувшись, едва не вылетел из коридора.

Молодой гангстер, наблюдавший за поединком из-за спины мастера, засмеялся, но Хатода велел ему замолчать.

Эндрю развернулся и пошел на меня уже более осторожно. Я двинулся ему навстречу, и мы обменялись серией быстрых выпадов, блокировок и контрвыпадов. В какой-то момент мы вошли в тесный клинч, стукнувшись головами. Я использовал инерцию его движения, чтобы вывести Эндрю из равновесия, и отшвырнул его в закрытый конец коридора, где он с трудом устоял на ногах.

Он атаковал снова, делая ложные выпады и перемежая их режущими ударами. Я уходил от таких ударов, выгибая спину и втягивая живот, а после каждого промаха бил его по голове открытой ладонью левой руки.

Еще несколько молодых бойцов, оставив свои тренажеры, собрались у входа в коридор, наблюдая за схваткой. Они сопровождали смехом каждый шлепок по голове Эндрю, что приводило того в бешенство. Как-никак, он был членом совета мафии, и этот статус, если не сам его носитель, требовал уважения к себе.

– Эй вы там, заткнули пасти! – рявкнул на них Эндрю, и смех прекратился.

Эндрю глядел на меня, стиснув зубы. Его распирала ярость, плечи и мышцы рук напряглись до предела, и по всему телу прошла дрожь от усилия, с которым он пытался сохранить контроль над собой.

Его бесило то, что он никак не может меня одолеть. До сих пор он считал себя отменным бойцом на ножах, однако я заставил его в этом усомниться.

Со своей стороны я мог бы уступить ему победу. Мне это было не зазорно, тогда как он являлся, в некотором смысле, моим боссом. Однако я уступать не собирался. В нашей душе есть уголок для особого вида презрения, которое мы питаем к людям, беспричинно нас ненавидящим и оскорбляющим, хотя мы не сделали им ничего плохого. И сейчас Эндрю был загнан в этот уголок моего презрения, точно так же как я запер его в тупиковом конце тренировочного коридора. А презрение почти всегда берет верх над осмотрительностью.

Он бросился вперед. Я уклонился поворотом корпуса и ткнул заостренной рукояткой ему между лопатками.

– Три очка! – объявил Хатода.

Эндрю с разворота нанес режущий удар, но вновь промахнулся, потерял равновесие, и моя подножка отправила его на пол. Я прыгнул на него сверху и ткнул острием дважды: в грудь и в район почек.

– Еще шесть очков! – сказал Хатода. – Раунд окончен. Перерыв.

Я поднялся и шагнул назад, однако Эндрю, проигнорировав слова тренера, вскочил и ринулся в атаку.

– Стой! – закричал Хатода. – Перерыв!

Но Эндрю продолжал наносить удары с явным намерением пролить мою кровь. Вопреки правилам тренировочных боев, он метил в лицо и горло. Отбиваясь, я начал пятиться в тупик, но всякий раз, когда он открывался в атаке, встречал его ударом деревянного острия или кулака. Через несколько секунд кровь уже струилась по нашим рукам, а также из царапин и колотых ран на плечах и груди. Мы натыкались на стенки коридора и вновь бросались друг на друга, тяжело дыша и обмениваясь ударами. Наши ноги начали скользить на каменном полу, и наконец мы оба упали.

К счастью для меня, при падении я оказался за спиной Эндрю, что позволило мне сдавить его шею удушающим захватом. Он извивался, пытаясь вырваться, но я сжал ногами его бедра, ограничив подвижность настолько, что ему теперь удавалось лишь дергаться из стороны в сторону, чуть-чуть смещаясь на скользком полу. Захват был крепок, и он уже не мог меня сбросить или как-нибудь вывернуться.

– Сдаешься?

– Хрен тебе! – прохрипел он.

Внутри меня подал голос древний инстинкт: «Это волк в капкане. Если ты его сейчас отпустишь, рано или поздно он снова придет за тобой».

– Лин! – прокричал рядом уже другой голос. – Лин, братишка, отпусти его!

Это был Абдулла. Мои руки и ноги разжались, и я позволил Эндрю повернуться на бок. Он хрипел и кашлял, хватая ртом воздух. Хатода и кое-кто из молодых гангстеров протиснулись мимо меня и начали приводить его в чувство.

Абдулла схватил меня за руку и поднял с пола. Отдуваясь, я последовал за ним к вешалкам, где перед схваткой оставил свои вещи.

– Салям алейкум, – сказал я ему. – Ты откуда взялся?

– Ва алейкум салям. Похоже, прямо с небес – и как раз вовремя.

– Прямо с небес?

– По крайней мере здесь точно был бы ад, если бы ты его прикончил, Лин. Тогда совет послал бы кого-нибудь вроде меня, чтобы с тобой разделаться.

Я взял свою рубашку, ножи, часы и деньги. Потом обтер влажным полотенцем лицо, грудь и спину. Пристроил ножи за спиной, накинул рубашку и кивнул Абдулле.

– Давай прокатимся, брат, – сказал я. – Надо проветрить мозги.

Я уже был у выхода на улицу, когда из зала появился Эндрю да Силва, остановившись в двух шагах от меня.

– Мы на этом не закончили, – сказал он.

Я подошел к нему почти вплотную и сказал вполголоса, так чтобы никто посторонний не мог услышать:

– Энди, за спортзалом есть укромный закуток. Давай отправимся туда вдвоем и покончим с этим. Только кивни, и мы все решим прямо сейчас. Без свидетелей. Только ты и я. Ну же, кивни своей башкой, трепло вонючее!

Я чуть отстранился и посмотрел ему в лицо. Он не шевельнулся и не издал ни звука. Я снова приблизил к нему лицо:

– Так я и думал. Мы оба знаем, что у тебя кишка тонка. Так что проваливай и не мозоль мне глаза!

Собрав остальные вещи, я покинул зал вместе с Абдуллой, отлично понимая, что сделал глупость, под конец еще раз унизив Эндрю, пусть даже и не публично. Волк ускользнул из капкана и теперь готовился взять реванш – возможно, в самый неудобный для меня момент.

В молчании мы доехали до «Леопольда». Абдулла принципиально не посещал заведения, торгующие спиртным, но на сей раз изменил своим принципам и, припарковав байк, вместе со мной вошел внутрь.

Дидье, по своему обыкновению, сидел за столиком у небольшой двери в северной стене зала, лицом к фасадным окнам, за которыми бурлила Козуэй.

– Лин, слава богу! – вскричал он, когда мы приблизились. – Я сижу тут в полном одиночестве! А пить в одиночестве – это все равно что в одиночку заниматься любовью, как считаешь?