Впрочем, опасения Ливанова оказались напрасны. Шальных «хариков» и «спирей» в районе Ливерпуля не носило, а зенитчики старались выпустить в небо побольше снарядов в ущерб точности. Кучность бомбометания, конечно, была не ахти, но для такой цели, как крупный порт, забитый судами, словно бочка огурцами, и этого достаточно. Стрелки отметили, что после бомбардировки огня и дыма на земле прибавилось. Видимо, часть гостинцев легла куда следует: по докам и палубам стоящих на разгрузке транспортов.

Отбомбившись, группа повернула на запад. Шли плотным строем на высоте восемь километров. Забираться выше Владимир не хотел — на предельной высоте людям приходится сидеть в кислородных масках, и морозец за бортом арктический. Если летчики и штурманы работают в обогреваемых кабинах, то стрелкам на такой высоте приходится несладко: даже в унтах, ватных штанах и меховых куртках цепенеют, да еще кислородные маски мешают. Тут приходится выбирать: или высота, или шанс первыми заметить противника и согнать с него спесь плотным огнем «берез» и ШКАСов.

Домой шли по тому же маршруту, что и к цели. Штурманы решили не мудрить и не рисковать с заходом в зоны действия перехватчиков. Только на последнем участке у Пембрука свернули на юго-восток, напрямик через Бристольский залив и Корнуолл. Расчет оказался верным, над морем группа ни разу не встретилась с вражескими истребителями.

На полетном участке над проливом Святого Георга Владимир расслабился. Стрелки бдят, видимость отличная. На такой высоте самолеты видно издалека, пока догонят, успеем изготовиться к отражению атаки. Впрочем, перехватчиков старший лейтенант Ливанов не боялся, полтора десятка бомбардировщиков — это не пустяк. Ощетинившийся стволами пулеметов плотный строй — добыча сложная, тем более что идем отбомбившись, скорость 430 км/ч, подранков с одним мотором нет. Да и в людях Ливанов был уверен.

Большая часть летчиков и стрелков опытные, прошедшие огонь Англии люди. Молодежь тоже не лыком шита. За время переучивания и слаживания своей эскадрильи Владимир надежно вбил в подкорку подчиненных инстинктивное, на уровне рефлексов собаки академика Павлова, стремление ни при каких обстоятельствах не разваливать строй. Держать свое место, вцепиться зубами в хвост ведущего, и пусть вокруг небо горит и «харики» пчелиным роем вьются. Это все ерунда. Плотный строй, крылом к крылу, отобьется от равного по численности противника, одиночку съедят в мгновение ока и не поперхнутся.

— Я одного понять не могу, — в динамиках шлемофона прозвучал простуженный, гнусавый голос Макса Хохбауэра, — какая оса укусила Гордеева?

— Та же самая, которая тебя простудила, — хохотнул Ливанов.

История анекдотичная. Вчера, нет, уже позавчера, трое неразлучных друзей опять потратили полдня на свидание с девушками. Всё как обычно: милый незатейливый треп, легкий ужин в кафе, прогулка по живописным улочкам старой части Ла Буржа.

Отношения молодых летчиков с местными красотками давно устаканились. Дима безудержно ухлестывал за Сарой, и небезуспешно. Красноречивые, бросаемые украдкой взгляды, улыбка, касания как бы невзначай — все говорило о симпатиях юной прелестницы. Лейтенант Гордеев был ей небезразличен, еще немного — и крепость падет.

Сам Ливанов ухаживал за светловолосой милой Элен. Здесь все было проще и в то же время гораздо сложнее. Владимир не хотел переступать невидимую черту между чисто дружескими отношениями, ничего не значащим флиртом и лихой кавалерийской атакой, яростным штурмом сердца красавицы. С одной стороны, он понимал, что это все временное: придет срок, полк вернется в Союз, а Элен останется здесь. Казалось бы, ничего такого, обычное дело, никто и не ждет от него каких-либо обязательств и красивых жестов, но тем не менее…

Владимир сам не понимал, что с ним творится — скорее всего, он действительно влюбился в юную француженку, испытывал к Элен нежные чувства, не отдавая себе в этом отчета. А может быть, старая сердечная рана не позволяла забыть о себе. Не все могут, потеряв близкого человека, чувствуя себя виноватым в смерти своей возлюбленной, броситься в омут новых, еще неиспытанных чувств, впустить в свою душу всепожирающую страсть.

Никто из друзей-однополчан никогда бы не подумал, что Владимир Ливанов относится к категории таких однолюбов. Да никто, если честно, и не знал, какой удар в свое время пережил молодой летчик. Ливанов даже под градусом никогда не рассказывал о своей первой любви. Все фотографии Насти он оставил дома у родителей. Слишком много ему пришлось в свое время пережить, и слишком серьезными последствиями могли обернуться сентиментальные воспоминания.

Таким образом, в увольнениях двое товарищей были заняты с девушками, а Макс Хохбауэр был вроде бы третьим лишним. Не пришей к транде рукав, как грубовато выразился по подобному поводу комдив. Никто, конечно, Максу этого не говорил, наоборот, друзья были готовы грудью постоять за немногословного слегка задумчивого штурмана, но сам он иногда чувствовал себя лишним.

А когда хочется уйти, но совесть не позволяет бросить товарищей, тогда в голову приходят самые несуразные и дикие шутки. Ла Буржу еще повезло, что, когда на Макса нахлынуло, ему на глаза попался уличный торговец мороженым. Отказываться от пари у летчиков не принято, девушки, смущенно отводя глаза в сторону, поддержали шутку Хохбауэра. Сам мороженщик не растерялся и быстро разложил перед «господами бравыми офицерами» свой товар.

В споре с большим отрывом победил Макс Хохбауэр. Штурман проглотил 12 порций мороженого для ровного счета, Владимир сдался на восьмом вафельном стаканчике, а Дима остановился на шестом. Девушки в соревновании не участвовали, скромно ограничились угощением из одной порции, хотя Макс и предлагал им показать класс и не посрамить Францию.

Победа дала о себе знать на следующее утро. Горло болело, голос охрип, из носа текло. Экспресс-лечение в виде горячего чая и наперстка коньяка не помогло. По-хорошему Макса следовало на пару дней освободить от полетов и не позволять ему переохлаждаться, но в таком случае пришлось бы снимать с задания весь экипаж. Брать замену штурману Ливанов не хотел. В итоге о простуженном лейтенанте Хохбауэре никому не доложили, Владимир сделал Максу дружеское внушение и проследил, чтобы он не забыл поддеть под комбинезон толстый вязаный свитер и обмотать шею шарфом. На этом история завершилась, все надеялись, что счастливо.

К сожалению, для Дмитрия Гордеева все сложилось намного хуже. По мнению товарищей, он слишком серьезно относился к Саре и слишком близко к сердцу воспринимал трагическую историю ее семьи. По словам девушки, они летом 39-го переехали из Польши во Францию. Отец давно собирался перебраться в более спокойное местечко, да все дела не позволяли.

Наконец все утряслось, друзья помогли с визами, и семья перебралась на север Франции. Казалось бы, жизнь налаживается, и тут война. Сара во всем обвиняла немцев, хотя как минимум половина вины лежала на официальной Варшаве и ее западных союзниках. Макс, в свое время внимательно следивший за развитием событий, просветил товарищей: если бы не стремление Англии и Франции столкнуть лбами Советский Союз и Германию, все происходило бы иначе.