Рита хихикнула, а я, мягко отстранившись, выпрямился и сказал:

- Рита, мать твою! Ритушка, милая моя, ты что, совсем спятила? Ты посмотри, что вокруг делается, - и я обвел рукой живописно заляпанную кровью и мозгами комнату, - ты что, возбуждаешься от этого? Я, например, не могу.

- Я возбуждаюсь от тебя, - ответила Рита, нежно глядя на меня, - а что вокруг делается - так мне на это наплевать. Понял?

- Понял, - буркнул я. - Все, мне пора сваливать.

- Понимаю. - Рита грустно опустила голову и замолчала.

Потом она снова посмотрела на меня и сказала совершенно другим, деловым голосом:

- Нужно поставить мне синяк. Для достоверности.

- Ты что, не в своем уме? - возмутился я, представив, как даю Рите в глаз.

- Нужно! - Рита требовательно нахмурила тонкие красивые брови.

Я сжал зубы и подошел к ней вплотную.

Рита зажмурилась, ожидая удара, и я, улыбнувшись, нежно поцеловал ее в дрожащие губы. Не хватало еще, чтобы я, хотя бы и в интересах дела, бил по лицу свою любимую женщину!

- Все, я пошел. - Я резко отвернулся от нее и вышел на улицу.

Усевшись за руль лимузина, я завел двигатель и нажал на газ. Лимузин мягко рванулся вперед, а я, представив, как Рита ставит синяк сама себе, громко засмеялся. Метров через триста я увидел в зеркале вывернувший из переулка джип, в котором сидела

Костина команда, и, свернув на обочину, остановился.

Джип затормозил в сантиметре от моего бампера. Я вышел из лимузина.

Потянувшись, я подошел к джипу. Из открытого окна на меня молча смотрел Костя.

- Короче, все умерли, - сказал я. - Пиво есть?

* * *

Эзра Дженкинс, восьмидесяти пяти лет, сидел на крыльце и наблюдал в морской бинокль, как в доме напротив голая Молли Киркпатрик, стоя перед открытым окном, принимала соблазнительные позы.

Дело происходило ночью, и никто не видел, чем занимается старый Эзра Дженкинс. Но Молли Киркпатрик знала об этом и каждый вечер долго раздевалась перед окном, а потом, закусив губу, томно изгибалась и гладила себя по разным частям тела, делая вид, что не подозревает о престарелом наблюдателе.

Ей было шестьдесят два года, и поэтому никому, кроме Эзры, для которого Молли была почти что девушкой, не пришло бы в голову глазеть на ее сомнительные прелести. Все это началось два месяца назад, и теперь оба думали о том, как бы перейти к непосредственному контакту, однако при встрече чинно раскланивались, делая вид, что не имеют к ночным представлениям никакого отношения.

Наконец Эзра Дженкинс не выдержал и, застонав, излил семя в брюки, представляя, что его мягкий член находится в это время у Молли во рту. Он закрыл глаза и опустил бинокль. Сердце старика часто стучало, руки вспотели, а дыхание стало быстрым и неглубоким. В такие моменты он побаивался, что неожиданно умрет, но пока обходилось, и поэтому Дженкинс не отказывался от ночных сеансов пенсионного стриптиза.

Через несколько минут пульс успокоился, дыхание стало ровным, и Эзра, глубоко вздохнув, открыл посоловевшие глаза.

Над горизонтом висела огромная желтоватая луна, и расслабленный Эзра с удивлением заметил на ее полной физиономии какую-то странную черную полоску. Он моргнул несколько раз, затем прищурился и, вспомнив наконец, что у него на коленях лежит мощный морской бинокль, поднял его пятнистой морщинистой рукой и поднес к глазам.

«Цейссовская» оптика приблизила луну, и Эзра разглядел, что по ее диску медленно движется длинная вертикальная гирлянда, состоявшая из маленьких черных шариков. Моментально сообразив, что на старости лет он может стать свидетелем визита инопланетян, а заодно привлечь к своей никому не нужной жизни внимание прессы и телевидения, Эзра, кряхтя, поднялся с кресла и, шаркая, заспешил в дом за видеокамерой, на которую иногда снимал ночные выступления Молли Киркпатрик. Камера была снабжена телеобъективом. Впереди Эзру ждала известность, которая, кстати, могла приблизить тот момент, когда Молли разденется для него не в доме напротив, а в его одинокой стариковской спальне.

* * *

Знахарь сидел в джипе и смотрел на монитор.

В зеленоватом свете прибора ночного видения на экране медленно проплывали кусты и холмы усадьбы Берендея. Камера смотрела точно вниз, и крестик, отмечавший центр изображения, полз по грядкам и извилистым дорожкам.

Наконец слева показался край крыши берендеевского дома, и Знахарь сказал в микрофон рации:

- Обе - стоп.

Изображение остановилось и, качнувшись несколько раз, замерло.

Костя, сидевший рядом со Знахарем и нервно наблюдавший за экраном, не выдержал и сказал:

- Дай-ка лучше я.

И, заметив колебания Знахаря, добавил:

- Давай-давай! У меня лучше получится. Знахарь сделал недовольную физиономию, но отдал микрофон Косте. Тот облегченно вздохнул и, внимательно посмотрев на экран, скомандовал:

- Правая - два метра.

Эта оригинальная идея пришла в голову Косте, и, когда он изложил свой план Знахарю, тот только взглянул на хитро щурившегося приятеля и сказал:

- Да-а-а… Был бы ты террористом - цены бы тебе не было!

- А ты думал! Между прочим, таким вещам в Конторе не учат, сами изобретаем. И, как ты понимаешь, ни патентов, ни гонораров…

И Костя грустно вздохнул.

А идея была и в самом деле оригинальная.

Двадцать два метеорологических зонда, грузоподъемностью четыре килограмма каждый, были привязаны к длинному капроновому тросу, прикрепленному к ящику, в котором находилось семьдесят килограммов тротила, и представляли собой длинную гирлянду. После того, как ящик бодро оторвался от земли, на него установили радиоуправление, телевизионную камеру, направленную строго вниз, и передатчик, отсылающий изображение на монитор. Потом, путем подбора мешочков с песком, систему уравновесили так, что подъемная сила не превышала полукилограмма, и ящик можно было удержать у земли мизинцем.

К нижнему концу троса прикрепили две прочные лески, намотанные на большие спиннинговые катушки, и двое помощников, державших эти катушки в руках, стали медленно отпускать лески, одновременно расходясь в стороны. У каждого из них были наушники, и Знахарь, смотревший на монитор, мог корректировать движение бомбы. Тихий ночной ветерок плавно нес необычный летательный аппарат в сторону берендеевской фазенды, до которой было чуть больше километра. Разойдясь метров на пятьсот, помощники остановились и, прислушиваясь к указаниям, звучавшим в наушниках, продолжили травить лески. Наконец на экране показалась берлога чикагского пахана, и Знахарь скомандовал «стоп».

Теперь вся система представляла собой огромный треугольник, в двух нижних вершинах которого стояли люди, регулировавшие длину сторон, сходившихся к третьей вершине, где в пятидесяти метрах от земли неподвижно висел смертоносный заряд, способный превратить четырнадцатиэтажный точечный дом в груду кирпичей. Слабый ветерок натягивал лески, и ящик висел практически неподвижно, повинуясь малейшему движению операторов.