Карпентер отправил одного из констеблей к машине, чтобы принести одноразовые перчатки и полиэтиленовую пленку, затем стал наблюдать, как Ингрем удаляет глину вокруг помятой ткани.

Нику Ингрему потребовалось еще минут десять, чтобы полностью откопать предмет и перенести его на полиэтиленовую пленку. Это был сверхпрочный зеленый кемпинговый рюкзак, с лямкой для дополнительной поддержки на поясе и петлями снизу для палатки. Старый, поношенный, вся задняя рама по какой-то причине срезана, остались обтрепанные края ткани между прошитыми углублениями, предназначенными для крепления рамы. Эти места, однако, обтрепались давно, и было понятно, что рама снята тоже очень давно. Он стоял на пленке, свешиваясь на один бок под тяжестью лямок, и что бы ни находилось в нем, содержимое занимало всего одну треть.

Карпентер приказал одному констеблю опечатать каждый предмет в специальном мешке для судебно-медицинской экспертизы по мере извлечения из рюкзака, а второму записать название опечатываемого предмета. Затем он присел на корточки рядом с рюкзаком и осторожно расстегнул пряжки кончиками пальцев в перчатках.

— Записывай по пунктам, — он приступил к перечислению: — один бинокль двадцать на шестьдесят, название стерлось, возможно, «Оптикон»… одна бутылка минеральной воды, фирма «Волвик»… три пустых пакета от хрустящего картофеля, фирма «Смит»… одна бейсболка, «Янкиз»… одна рубашка в синюю и белую клетку, мужская, фирма «Ривер-Айленд»… одна пара кремовых хлопчатобумажных брюк, мужские, также фирмы «Ривер-Айленд»… одна пара коричневой обуви в стиле сафари, размер семь.

Он прощупал карманы рюкзака и вытащил заплесневевшую апельсиновую кожуру, еще несколько пакетов от хрустящего картофеля, открытую пачку сигарет «Кэмел», зажигалку, воткнутую между ними, и небольшое количество того, что оказалось коноплей, завернутой в липкую пленку. Он искоса взглянул на полицейских.

— Ну? Что вы будете делать со всем этим? Что же здесь такого, что может уличить его в чем-то? Такое, о чем Ник не должен знать, что у него есть это?

— Конопля, — сказал один из полицейских. — Он не хотел, чтобы его уличили в хранении.

— Возможно.

— Кто его знает, — пожал плечами второй констебль.

Старший офицер встал.

— А что скажешь ты, Ник?

— Я бы сказал, ботинки — самое интересное из всего, сэр.

Карпентер кивнул:

— Слишком малы для Хардинга, рост которого добрых шесть футов, и слишком велики для Кейт Самнер. Итак, почему же он носил с собой пару ботинок седьмого размера?

Никто добровольно не решился ответить.

Инспектор Гелбрайт выезжал из Лимингтона, когда ему позвонил Карпентер и отдал распоряжение найти Тони Бриджеса и подвергнуть этого «маленького негодяя» жестокому допросу.

— Он что-то утаивает от нас, Джон, — заявил Карпентер, детально перечисляя содержимое рюкзака Хардинга, который был на видео француза, и повторяя слово в слово сообщения, записанные Ингремом из голосовой почты. — Бриджес должен знать больше, чем рассказал нам. Поэтому арестуй его за сокрытие сведений в случае необходимости. Выясни, почему и когда Хардинг планировал уехать во Францию, а также разузнай все о сексуальной ориентации мастурбатора, если сможешь. Откровенно говоря, все очень странно.

— Что случится, если я не найду Бриджеса?

— Он был у себя дома часа два или три назад. Последнее сообщение поступило с номера его домашнего телефона. Он учитель, не забывай, а сейчас каникулы. Кемпбелл советует проверить бары.

— Будет исполнено.

— Как дела с Самнером?

Гелбрайт помолчал, затем произнес:

— Он начинает сдаваться. Мне его жаль.

— Тогда, может, не выгорит?

— Или выгорит, — сухо отозвался Гелбрайт. — Зависит от точки зрения. Очевидно, он знал, что у Кейт роман. Думаю, он хотел убить ее… возможно, поэтому он и раскалывается.

К счастью для Гелбрайта, Тони Бриджес не только оказался дома, но из-за головной боли в результате воздействия алкоголя и наркотиков был прикован к постели. Ему было так плохо, что он открыл дверь, не подумав одеться. На какое-то время Гелбрайта охватила растерянность, ведь в таком состоянии любого человека можно пропустить через «мясорубку» Карпентера. Но… в конце концов, для полицейского имеет значение лишь то, чтобы свидетель говорил правду и только правду.

— Я предупреждал глупого извращенца, что вы проверите его, — словоохотливо заявил Бриджес, направляясь по коридору в гостиную, где царил хаос. — Хочу сказать, не надо изображать глупого развратника, если ты еще не полный идиот. Его проблема в том, что он не принимает советов, не прислушивается ни к одному моему слову. Он считает, что я продался, и говорит, что больше не считается с моим мнением.

— Продался за что? — Гелбрайт двинулся к свободному стулу, вспоминая, что Хардинг заявлял, будто одобряет нудизм на борту «Крейзи Дейз».

Он мрачно раздумывал о том, стал ли нудизм существенной частью молодежной культуры, и все-таки надеялся, что это не так. Ему не очень нравилась перспектива видеть камеры полиции переполненными отчаянной молодежью с безволосой грудью и прыщами на задницах.

— За прочное положение в обществе. — Бриджес опустился на пол и скрестил ноги, достал из пепельницы окурок сигареты с коноплей. — Постоянная работа. Зарплата. — Он протянул Гелбрайту сигарету с марихуаной: — Хотите?

Гелбрайт покачал головой.

— Какая же это работа?

Он прочел все доклады о Хардинге и его друзьях, знал все, что положено было знать о Бриджесе, но в данный момент не следовало показывать это.

— Учительствую, — заявил молодой человек, пожимая плечами.

Бриджес находился в глубоком похмелье и под воздействием наркотиков или пытался создать такое впечатление, как Гелбрайт цинично заметил про себя, чтобы помнить о том, что уже сообщал эти сведения полиции раньше.

— Хотя зарплата и незавидная, но зато, черт подери, отпуск превосходный. А это лучше, чем вилять задом перед дешевым фотографом. Беда Стива в том, что он не очень любит детей. Он вынужден работать с отъявленными маленькими негодяями, и это выводит его из себя.

Тони Бриджес погрузился в молчание, с удовольствием затягиваясь сигаретой с коноплей. Гелбрайт изобразил удивление:

— Вы учитель?

— Правильно. — Бриджес щурился сквозь дым. — И не собираюсь комплексовать по этому поводу. Я курю коноплю только для развлечения и не испытываю желания делиться своей привычкой с детьми, во всяком случае, не больше, чем мой начальник, который пристрастился к виски и спаивает детей.

Оправдание было таким дешевым и столь хорошо усвоенным любителями конопли, что вызвало улыбку инспектора. «Есть аргументы получше, — усмехнулся он про себя, — но ваш средний пользователь либо слишком глупый, либо слишком благородный, чтобы додуматься до них».