При всей своей любви ко всему английскому – от модных лондонских магазинов до романов Вальтера Скотта – государь так и не понял основ политического строя Великобритании и характера англичан. В конце октября 1853 года, то есть накануне войны, Николай направил королеве Виктории письмо с жалобой на ее «строптивых» министров в надежде, что королева вмешается. Шаг, конечно, наивный, учитывая британские политические реалии.

Повторюсь, притормозившая самодержавная Россия и буржуазный Запад говорили уже на разных языках, а потому у них не было ни малейшего шанса договориться. Ни по Восточному вопросу, ни по любой другой спорной теме.

Все остальные причины, а их приводят в немалом количестве, либо являются второстепенными, либо производными. Нельзя же всерьез говорить о том, что Крымская война вспыхнула оттого, что Наполеон III невзлюбил Николая I, хотя и это, наверное, сыграло свою негативную роль. Или объяснять русское поражение очередным предательством австрийцев, как раз накануне Крымской войны спасенных русской армией от венгерской революции. И так далее.

Формальным поводом к войне послужил спор о святых местах в Палестине, а если точнее, спор о том, кому (православным или католикам) должны принадлежать ключи от Вифлеемского храма. Как раздраженно пишет один из русских историков:

С современной точки зрения повод для войны представляется надуманным. Тем более что ключи от Вифлеемского храма турки отдали все-таки в руки христиан, а не идолопоклонников. Большинство русских, однако, в то время так не считало, усмотрев в данном жесте немалое для себя оскорбление. Воинственный Николай Данилевский писал:

Характерно, что речи о цене злополучного ключа – а цена выражалась в жизнях русских солдат – здесь даже не идет. Если славянофилы и ругали правительство за Крымскую войну, то отнюдь не за бессмысленную гибель соотечественников, а лишь за то, что власть не подготовилась должным образом к схватке с Западом. Федор Тютчев утверждал:

Слова о «необходимом противнике» в устах крупного поэта-дипломата вовсе не оговорка. Они свидетельствуют о полном непонимании того, что славянофильство несет за крымскую авантюру не меньшую ответственность, чем власть. Тютчев явно не отдавал себе отчета в том, что Россия и не могла быть готовой к противостоянию с развитым Западом, уповая лишь на «исторические традиции».

Стоит ли после этого удивляться, что предварительный дипломатический этап, предшествовавший военному столкновению, все «заинтересованные стороны» прошли быстро. Сначала Россия, пытаясь заставить вернуть ей ключи от Вифлеемского храма, ввела свои войска в Молдавию и Валахию «в залог, доколе Турция не удовлетворит справедливым требованиям». Затем в ответ на эту демонстрацию силы Англия, Франция, Австрия и Пруссия на специальной конференции подготовили ноту протеста, с которой (к глубокому разочарованию Запада) Россия неожиданно согласилась.

Поскольку целью ноты являлся вовсе не мир, а, наоборот, война, английский посол в Константинополе Стратфорд-Редклиф тут же настоятельно порекомендовал Турции внести в уже согласованный документ ряд неприемлемых для русских условий. Как и следовало ожидать, на этот раз Россия на уступки не пошла, и война стала реальностью.

Таким образом, Крымской войне предшествовали как минимум три дипломатические провокации: французская (вся история с ключами была инспирирована Францией), русская (ввод войск в Молдавию и Валахию иначе как провокацией назвать, конечно, нельзя) и, наконец, английская (интриги Стратфорда-Редклифа).

Дальше все шло уже по инерции. Англия и Франция заключили союз с обязательством «защищать Константинополь, либо всякую местность Турции, в Европе и Азии, подвергнувшуюся нападению», а Австрия и Пруссия заняли позицию откровенно враждебного по отношению к России нейтралитета.

Практически вся Европа и все идейные течения Запада единодушно выступили тогда против России. Польские эмигранты вставали под турецкие знамена, как когда-то под знамена великого корсиканца. Венгерские революционеры объединялись с ненавистным еще вчера австрийским императором.

Маркс и Энгельс заговорили тем же языком, что Наполеон III и английское правительство. Даже маленький Пьемонт смело ринулся в бой, выделив на войну с русскими 15-тысячный корпус. В обстановке полного обожания западными европейцами турок (по-прежнему самозабвенно вырезавших греков и сербов) в сентябре 1853 года султан объявил России войну.

Боевые действия в ходе военных кампаний 1854–1856 годов разворачивались на огромной территории: на Дунае, в Закавказье, Азии, на Балтийском и Белом морях, даже на Дальнем Востоке, где союзники безуспешно пытались захватить Петропавловск. Здесь русским удалось одержать славную победу над превосходящими силами противника: объединенным англо-французским флотом с корпусом морской пехоты на борту. Однако, брошенные к ногам императора английские знамена, стали лишь приятным исключением в этой несчастной войне.

Решающие битвы шли в Крыму на Черноморском побережье, где в 1854 году западные державы высадили свой десант. Несмотря на героическую оборону Севастополя и ряд успешно проведенных операций на суше и на море, русские войну проиграли. Черноморский флот перестал существовать, Севастополь пал, а мир в 1856 году был подписан на унизительных для России условиях.

В манифесте Николая I о начале войны среди прочего говорилось:

Как показали дальнейшие события, веры у русских действительно хватало с избытком. Не было пороха и современных ружей.

Крымская война между прочим еще раз наглядно продемонстрировала различие в менталитете и деловой хватке славянофилов и западников. Славянофилы хотели противостоять Западу, но не могли. Русские западники, будь они у власти, могли бы, как и Петр Великий, не без успеха бороться с Европой, но не видели в этом смысла.

Если исходить из финансовых затрат на военные нужды или численного роста вооруженных сил, выходит, что Николай I трудился на благо национальной обороны в поте лица. С 1825 года по 1854 год численность армии и флота возросла почти на 40 %, а ежегодные расходы на их содержание увеличились на 70 %. Беда, однако, заключалась в том, что за этими впечатляющими показателями стоял лишь количественный рост. Качества, при всем напряжении своих сил, отсталая российская промышленность дать не могла. А если могла, то лишь штучно.