— Это был приветственный поцелуй, — смело сказала она. — С помощью такого поцелуя ты узнаешь человека и всегда сможешь узнать его, потом. Даже... даже луговые собачки делают так. А теперь, Дамон, — если нетрудно — ты не мог бы чуть-чуть подвинуться? Меня сейчас расплющит.

«Кроме того, — подумала она, — это слишком уж пикантная поза. Для всех троих».

— Даю еще один шанс, — сказал Дамон, но на этот раз без улыбки. — Я хочу увидеть, как вы целуетесь. Целуетесь по-настоящему. Иначе будет плохо.

Елена с трудом повернулась. Ее глаза стали искать глаза Мэтта. В конце концов, год назад у них какое-то время был роман. Елена увидела, о чем говорят голубые глаза Мэтта: он хотел поцеловать ее, хотел настолько, насколько вообще мог чего-либо хотеть после того, как пережил эту страшную боль. И еще он понял, что ей пришлось проделать все эти хитрости только для того, чтобы спасти его от Дамона.

«Я не знаю как, но мы выберемся, — мысленно сказала Елена, обращаясь к нему. — Ты мне поможешь?» У некоторых парней вообще нет никаких кнопок в той части мозга, что отвечает за самолюбие. У некоторых — и у Мэтта в том числе — они были. На них было написано: «ЧЕСТЬ» и «ЧУВСТВО ВИНЫ».

На этот раз Мэтт держался спокойно, когда она взяла его лицо в свои руки, наклонила его, привстав на цыпочки, — он так здорово вырос за последний год. Она вспомнила их первый настоящий поцелуй. Это было в его машине, когда они возвращались со школьной дискотеки. Он был перепуган, у него были мокрые ладони, он трясся всем телом. А она была спокойной, уверенной, нежной.

Такой она была и сейчас, когда стала растапливать его замороженные губы теплым кончиком своего языка. На всякий случай, если Дамон подслушивал ее мыс ли, она стала думать только о Мэтте — о том, какой он красивый, о его теплой дружбе, о рыцарской галантности, которую он всегда проявлял по отношению к ней — даже после того, как она его бросила. Она не уловила момент, в который его руки обхватили ее плечи, и он стал управлять поцелуем, как человек, умиравший от жажды и наконец обнаруживший воду. Она ясно понимала, что происходит в его мыслях. Он никогда не думал, что когда-нибудь снова так поцелует Елену Гилберт.

Елена не знала, сколько времени длился поцелуй. Наконец она отпустила шею Мэтта и отступила на шаг.

И тут она кое-что поняла. Дамон неслучайно говорил тоном кинорежиссера. В руках у него была видео камера размером с ладонь, и он прильнул к глазку видоискателя. Он все заснял.

Елену нельзя было не узнать на этой записи. Она понятия не имела, куда девались бейсболка и темные очки, которые она надевала для маскировки. Волосы растрепались, а дыхание непроизвольно участилось. К коже прилила кровь. Мэтт, судя по его виду, был возбужден не меньше.

Дамон оторвал взгляд от видоискателя.

— Зачем тебе это надо? — прорычал Мэтт не своим голосом. «Поцелуй и на него произвел впечатление, — поняла Елена. — И намного большее, чем на меня».

Дамон снова поднял сосновую ветку и снова помахал ею, как японским веером. В ноздри Елене ударил аромат сосны. А Дамон словно бы прикидывал, не попросить ли их повторить эту сцену, но передумал и улыбнувшись им своей ослепительной улыбкой, сунул камеру в карман.

— Вам надо знать одно: это был великолепный дубль.

— Тогда мы уходим. — Казалось, что поцелуй придал Мэтту сил, пусть он и расходовал их, говоря то, чего говорить не стоило. — Немедленно.

— Нет, вы не уходите, а ты не теряй этой властной, агрессивной манеры. Когда будешь снимать с нее рубашку.

— Что?

Дамон повторил голосом режиссера, дающего актеру сложные инструкции:

— Пожалуйста, расстегни пуговицы на ее рубашке и сними ее.

— Ты спятил,— Мэтт повернул голову, посмотрел на Елену и в ужасе умолк, увидев ее лицо и слезу, которая открыто катилась по ее щеке.

— Елена...

Он повернулся к ней, но она отвернулась от него. Он не мог встретиться с ней взглядом. Он буквально чувствовал жар, которым пылали ее щеки.

— Елена, надо драться. Помнишь, как ты справилась с порождением зла там, в комнате Стефана?

— Это зло хуже, Мэтт. Я никогда не видела ничего настолько злого. И оно очень сильное. Оно... давит на меня.

— Ты хочешь сказать, что мы должны его слушаться?.. — Эти слова Мэтт произнес вслух, и прозвучали они так, словно он вот-вот заболеет. То, что сказали его глаза, было проще: «Нет. Даже если он убьет меня».

— Я хочу сказать... — неожиданно Елена повернулась к Дамону. — Отпусти его, — сказала она. — Это дело касается только нас с тобой. Давай уладим это без него. — Она была готова на все, лишь бы спасти Мэтта, даже если он сам не хотел, чтобы его спасали.

,— изо всех сил подумала она, обращаясь к Дамону в надежде, что он уловит хоть что-нибудь. Когда-то он уже пил ее крот, против ее воли — по крайней мере поначалу. Еще один раз она переживет.

— Да, ты сделаешь все, что я захочу, — ответил Дамон, и она поняла, что он читает ее мысли лучше, чем она думала. — Весь вопрос в том, после скольких раз.

Он не уточнил, чего именно. Да в этом и не было нужды.

— А теперь, — сказал он, повернувшись вполоборота к Мэтту, но по-прежнему не сводя глаз с Елены, — на сколько я помню, я дал тебе инструкции. Ведь я вижу, как ты рисуешь все это в воображении. Но...

Елена увидела, что мелькнуло в глазах Мэтта, увидела, как пылают его щеки, и поняла — тут же попытавшись скрыть это знание от Дамона, — что он собирается делать.

Он собирался совершить самоубийство.

— Я уже поняла, что отговаривать вас бесполезно, — говорила Мередит миссис Флауэрс. — Но там... много всякой дряни...

— Я знаю, моя милая. И солнце садится. Неудачное время для прогулок. Но, как говорила моя мама, одна ведьма хорошо, а две — лучше, — она рассеянно улыбнулась Бонни. — Кроме того, хотя вы из деликатности и не произнесли этого вслух, я очень стара. Господи, я же помню те времена, когда не было ни автомобилей, ни аэропланов. Может быть, что-то из того, что я знаю, поможет вам в поисках друзей — а с другой стороны, в случае чего мною можно и пожертвовать.

— Что вы такое говорите! — возмутилась Бонни.

Они возились с кучей вещей, которые вытряхнули из шкафа Елены. Мередит вывалила на кровать всю одежду Стефана, взяла одну из его рубашек и тут же положила ее обратно.

— Бонни, может, перед выходом возьмешь с собой что-нибудь из вещей Стефана? — сказала она. — Глядишь, это поможет тебе получить какой-нибудь... образ. И вы тоже, кхм, миссис Флауэрс? — добавила она. Бонни поняла, в чем дело. Одно дело — слышать, как кто-то называет себя ведьмой, и совсем другое — самой мой произнести это слово, причем но отношению к человеку намного старше тебя.