В коридоре Васек столкнулся лицом к лицу с Сашей Булгаковым. Одинцов схватил обоих за руки.

– Помиритесь, ребята! Васек! Саша! – умоляюще шептал он, стараясь соединить руки товарищей.

– Я с ним не ссорился, – сказал Васек.

– Ты не ссорился? – вспыхнул Саша, вырвал свою руку и побежал вниз по лестнице.

* * *

Митя шел с учителем. Перед ними маячила одинокая темная фигурка, то возникающая при свете фонаря, то исчезающая в темноте улицы.

– Трубачев… – усмехнулся Митя. – Домой бежит… Тяжко ему пришлось сегодня, бедняге.

Сергей Николаевич вздохнул полной грудью свежий вечерний воздух:

– Трудно растет человек…

Митя ждал, что учитель скажет еще что-нибудь, но тот молчал. Сбоку его твердый, резко очерченный подбородок и рот с сухими, крепко сжатыми губами казались чужими и холодными.

«Недоволен мной, ребятами? – взглядывая на учителя, пытался угадать Митя. – «Трудно растет человек»… Конечно, трудно… Так чего же он хочет от ребят?»

От обиды нижняя губа у Мити чуть-чуть припухла. Молчание становилось тягостным.

– Вы не думайте, они все-таки неплохие ребята…

Сергей Николаевич повернулся к нему и с живостью сказал:

– Хорошие ребята! Особенно этот… Трубачев и его товарищи.

* * *

Васек шел один. После сбора в темной раздевалке его поймал Грозный и, легонько потянув за рукав, шепотом спросил:

– Проштрафился, Мухомор?

– Проштрафился, Иван Васильевич!

– Да, прочесали тебя, брат, вдоль и поперек… Раньше, бывало, ремнем учили, попроще вроде, а теперь – ишь ты! Ну, авось обойдется… Ступай домой. Макушку в подушку, а утром на душе легче.

Васек попрощался со стариком и вышел на улицу. Он устал, в голове было так много мыслей, что ни на одной не хотелось останавливаться.

В конце своей улицы Васек увидел тетку. Она, суетливо и неловко обходя лужи, шла вдоль забора, придерживая обеими руками концы полушалка. Васек вспомнил, что тетка плохо видит, и бросился к ней навстречу:

– Тетя!

– Васек! Батюшки! Где ты запропал? Девятый час пошел…

– Я на сборе был… Нас вожатый собирал.

– «Вожатый, вожатый»! С ума он сошел, твой вожатый! Детей до полуночи держать!

– Да он не виноват. Дела у нас такие были… пока разберешься… Не сюда, не сюда, тетя. Давай руку!

– Погоди, не тащи… Это чего блестит?

– Тут лужа, – держа ее за руку, говорил Васек. – А вот камень… ставь ногу…

– Ишь ты, глазастый. А я шла, небось забрызгалась вся… Ну, какие же у вас дела разбирали? – благополучно минуя лужу, спросила тетка.

– Кто что натворил, – уклончиво сказал Васек.

– Кто что натворил… А ты бы домой шел.

Васек засмеялся.

– Да меня, тетя, больше всех ругали там, – сознался он. – За поведение и всякие разные слова дурацкие… за грубость…

– А-а, – подняв кверху брови, протянула тетка, – за грубость?

– Ну да. Вот и тебя я тоже обидел.

– Ну… это что… Мы свои – не чужие! – заволновалась тетка. – А вожатый, он, конечно, знает, что делает. Коли задержал, значит, нужно было… это на пользу.

Васек крепко прижал к себе теткину руку.

– Ладно, ладно… Идем уж. Там тебе ужин приготовлен, а под тарелочкой… – Она остановилась и подняла вверх палец: – Суприз!