– Привожу примеры. Вот – удача. Я буду действительно очень огорчен, если вы уже сегодня поможете найти ответы на все мои вопросы.

– Почему?

– Тогда завтра утром я буду вынужден улететь в Москву. А мне не хочется.

– Да? – она с лукавой улыбкой посмотрела на него, чуть склонив голову и поглаживая косу. – Ну, ладно, предположим, что такая «удача» действительно может вас огорчить. Мне тоже, наверное, совсем не хотелось бы, чтобы наше знакомство прервалось так скоро. Мы же не успели ничего, по существу, сказать друг другу, верно? – в ее словах он услышал отзвук какой-то надежды. – А какая же неудача вам тогда грозит?

– Тут я вынужден открыть вам страшную тайну. Когда я встретил Катю, точнее, когда она явилась в наше агентство с просьбой расследовать это дело, я подумал… Не сразу, конечно, но… вскоре. Что единственный способ вернуть Вячеслава из его добровольного отшельничества, это познакомить его с ней. А вот как это сделать, такое решение появилось, когда мне стало ясно, что надо лететь в Читу, чтобы встретиться с вами. Ну, и с Катиной помощью… И она, конечно, догадывается о моих планах относительно и Славки, и ее самой. Я ей уже все уши прожужжал, какой он замечательный генерал и мой друг. И вот – первый результат, как говорится, налицо. Осталось его прочно закрепить. А если я завтра улечу? Обидно же, если такая важная операция – и сорвется! Поможете? – спросил он прямо и в упор.

Она уже с явным интересом – раньше такого выражения у нее не было – уставилась ему в глаза.

– А вы, Саша, не авантюрист? Со сватовскими наклонностями?

– Есть маленько. Тем и жив.

– Ну и как же вы намерены это проделать?

Он поманил ее пальцем поближе, и Майя придвинулась к нему, опасно приблизив свое лицо почти вплотную к его. Длинные пальцы ее теребили кончик косы. А у него даже скулы напряглись от желания не сорваться, удержаться на краю. Наверное, жалобный вид был, потому что она с веселым удивлением продолжала его рассматривать, чуть покачивая головой из стороны в сторону. Это жуткое испытание для себя он выдержал с честью и, набрав в грудь воздуху, совсем тихо, медленно выстраивая слова, сказал:

– Я подумал, что им здорово помог бы живой пример того, как люди могут неожиданно встретиться, понравиться друг другу и быть при этом такими счастливыми, будто они всю жизнь только и стремились друг к другу.

– И где ж нам взять такой пример? – так же таинственно спросила она

– Да хоть бы и нас с вами.

– Что?! – она звонко захохотала.

– Это совсем не смешно, – он сделал вид, что обиделся.

– Да ладно вам, – она отпустила косу и мягко, осторожно погладила его по темени, посмотрела, склонив набок голову, с хитринкой в карих глазах. – Ну, а что? В самом деле, если такой мелкий обман кому-то поможет обрести хоть малую толику радости, почему бы и нет, верно?

– Ну, конечно! И потом, как там, у классика-то? Помните? «Я сам обманываться рад!», – горячо воскликнул он, хватая ее за руки, и она их не отняла.

«Турецкий, не валяй дурака! – строго заявил ему почти неслышимый голос. И тут же другой, более знакомый и тоже едва слышный, подсказал: – А разве сделать доброе дело – дурость? И потом, куда ты сам-то торопишься? Следующий шаг не за тобой…»

Словно согласившись – по молчаливому сговору, – что сегодня больше не будет никаких официальных дел, гости, с разрешения хозяйки, расслабились. О чем пошептались на кухне женщины, неизвестно, но, выйдя, Катя разрешающе кивнула Славке, и тот немедленно скинул свою куртку, оставшись в обычной ковбойке. Снял и ботинки и остался в носках, – под паркетный, теплый, а тапочками, которые предложила ему Майя, воспользовался Турецкий, оставивший пиджак на вешалке в прихожей. Женщины, удалившись в другую комнату, переоделись по-домашнему. И отношения немедленно стали гораздо проще, может быть, и откровеннее. Нет, не настолько еще откровенны, как это бывает по утрам, когда ты вдруг обнаруживаешь в своих объятьях женщину, совершенно неожиданно ставшую тебе близкой и желанной. Но… недалеко от того. Вячеслав, словно невзначай, рассмеявшись от какой-то шутки Кати, шутливо прижал ее к себе и чмокнул за ушком, а она, как кошечка, изогнулась вся, показывая, что млеет от этой ласки. В какой-то момент и Александр положил руку на спинку стула сидящей рядом Майи, а затем осторожно вынул из ее пальцев косу, которую она теребила по привычке, и стал сам ее кончиком, как кисточкой, щекотать себе нос, морщась от удовольствия и вдыхая аромат. Майя щурилась, посмеиваясь и глядя, как у него мечтательно сужаются «плавающие» глаза. И кончик язычка ее скользил по ярким губам, которые, казалось, только и ждали, когда же, наконец, он решится покончить с условностями.

Словом, все стремительно приближалось к тому моменту, когда один из мужчин должен подняться и, найдя несущественный предлог, вывести свою даму в соседнюю комнату, и там уже дать наконец волю своим необузданным чувствам и, возможно, рукам. Во всяком случае, казалось, что и дамы совсем не против неожиданных поворотов в плавном течении застолья, с бесконечными остроумными тостами, шутками и веселыми воспоминаниями из бурных и боевых прошлых лет. И бесконечным, заразительным смехом, который конечно же немного утомляет и от него просто необходима передышка, пауза для более глубокого и полноценного душевного, а возможно, и телесного контакта.

Но, как известно, чаще всего смена ритмов происходит неожиданно. Вот и теперь резким диссонансом прозвучал звонок телефонного аппарата, стоящего на столике в углу. Первая реакция – недовольство: кто этот сумасшедший, который звонит так поздно?! Но взгляды на часы выразили удивление – оказалось, совсем и не поздно, только восьмой час вечера. И на улице вовсю светило солнце. Просто притемненные шторы создавали в комнате уютный полусумрак.

Майя пошла к аппарату и подняла трубку. Турецкий провожал ее взглядом и больше всего почему-то опасался, что ей звонит какой-нибудь слишком близкий мужчина, который способен разрушить намечающуюся идиллию. Или это срочный вызов на службу. Что такое рутинная газетная работа, он все-таки знал на собственной шкуре, недаром же второй десяток лет числился в редколлегии «Новой России».

Но звонок означал нечто третье, отчего красивые брови Майи сошлись у переносицы, выражая явную озабоченность, а губы сложились в жесткую прямую черту – определенно признак недовольства. Ну, вот, все испортили!.. Видать, очередные проблемы…

Майя долго молчала, слушая, и только изредка вылетали у нее «О, Господи!», «Боже мой!», а затем, обернувшись к Турецкому, внимательным и совсем не расслабленным, как только что, взглядом окинула его – оценивающе! – так понял Александр, – и сказала в трубку:

– Давай, девочка, поступим следующим образом. Ты сейчас возьмешь эту телеграмму и приедешь ко мне. И мы все с тобой обсудим. А после подумаем, какое принять решение… И не спорь со мной, мне всегда удобно, если речь идет о таком… страшном деле. О, Господи, только этого не хватало! – Майя вздохнула, снова почему-то взглянув на Турецкого, причем с видимым сожалением, и спросила: – А как она?