Надо собраться. Надо сказать.

— Я не могу выйти за тебя замуж, — выпаливаю на выдохе и опускаю взгляд.

Дженаб молчит.

— Вчера я провела время с Арманом, — пытаюсь быть честной до конца. — Не должна была…

— Арман улетел домой, — произносит Дженаб и я вскидываю на него взгляд. — Его там ждут. Он не сказал тебе?

Опять опускаю взгляд и смотрю в стол. Не сказал. Но он не мог не знать, что летит домой, когда там… трогал меня… когда вез к себе домой… Он знал. Знал и просто опять получил перед отлетом то, что хотел. Какая же я дура!

В отчаянии закрываю лицо руками. Нет, не для того, чтобы плакать. Для того, чтобы скрыться. Ото всех.

— Лисенок, — говорит мама и я вздрагиваю.

Теперь это имя навсегда связано у меня с одним человеком. С тем, кто столько раз обманул меня. Столько причинил боли.

— С чего это ты вдруг решила съездить к тете Оле? — спрашивает мама.

Я и правда после разговора с отцом Армана решила уехать на какое-то время. Скрыться ото всех. Попытаться забыть. И вернуться. Уже без этого багажа проблем и страданий.

Дженаб разрешил мне гасить задолженность частями, дав отсрочку до моего возвращения.

Вообще, несмотря на наш разговор и мои признания, он многое позволил мне. Уволиться. Без последствий. Уехать. И… не выходить за него замуж. Он так неожиданно легко согласился на это, что я даже не поверила сначала. Но вздохнула с облегчением.

Почти сразу же после разговора я заказала себе билеты. Тетя Оля, мамина сестра, живет на Севере. Далеко. Там меня никто не найдет.

— Мам, — говорю я после завтрака, — я в офис. В последний раз. Там надо подписать документы на увольнение. Передать дела. Приеду и соберем вещи.

Подхожу к маме и целую ее.

— Мне что-то волнительно, дочка, — говорит она, кладя руку на грудь.

— Мам, ты чего? — стараюсь улыбнуться. — Все хорошо будет. Я же скоро вернусь. Навещу тетю Олю и вернусь.

— Я не из-за этого… — в голосе мамы и правда волнение.

— А что тогда?

— Не знаю. Какое-то предчувствие. Нехорошее. Ладно, не обращай внимания. Просто я накручиваю себя. Иди. Нам еще вещи собирать.

Она целует меня и я ухожу.

Мне надо просто забежать в отдел по работе с персоналом, подписать, что необходимо и я свободна. Надеюсь, что свободна. По крайней мере, физически — да. А от воспоминаний я тоже освобожусь. Обязательно освобожусь.

Пройдя через пост охраны, замечаю в холле незнакомых мужчин. На посетителей они не похожи. И я раньше никогда их не видела у нас.

Равняюсь с ними и слышу в спину голос охранника:

— Это она.

Оборачиваюсь, но тут же чувствую грубый захват чуть выше локтя.

— Лисова Елизавета Андреевна? — спрашивает меня один из мужчин. Именно тот, который так бесцеремонно взял меня за руку.

— В чем дело? — спрашиваю я. — Не понимаю. Отпустите!

— Следственный комитет по городу Москве, — второй мужчина тычет мне в лицо какое-то удостоверение.

Но я не могу разглядеть, что там. Теряюсь в догадках. Перевожу взгляд с одного на другого.

— Так Вы Лисова Елизавета Андреевна? — повторяет вопрос мужчина.

— Да, — говорю тихо. — А в чем дело?

— Вы арестованы, — спокойно произносит он. — Пройдемте.

И толкает меня к выходу.

— За что? — сопротивляюсь я.

— За уклонение от уплаты налогов. За заключение договоров с компаниями-однодневками с целью незаконного вывода денежных средств. Пройдемте. Там Вам все подробно объяснят.

— Но я…

— Все потом. Потом, — они толкают меня к выходу.

Покорно иду. Меня сажают в автомобиль и куда-то везут.

Когда приезжаем, мимоходом читаю табличку на здании «Следственный комитет по городу Москве». Значит, это не шутки?!

Меня ведут в какой-то кабинет, где за столом уже сидит грузный мрачный мужчина. Он бросает на меня равнодушный взгляд и кивает на стул:

— Присаживайтесь.

После разговора со следователем меня отводят в камеру. Я теряюсь от абсурдности ситуации. Какое уклонение?

Тщетно я пыталась доказать следователю, что всего несколько дней была генеральным директором компании. Когда бы я успела уклониться?

Но он положил передо мной неопровержимое доказательство моей виновности — подписанные мной договоры. С какими-то липовыми компаниями. Несуществующими по факту.

По этим самым договорам были выведены очень приличные суммы. Мне такие и не снились. И, где теперь эти суммы, следователь и пытался выяснить у меня.

Но что я могла сказать ему?

Что подписала документы, не глядя?

Что так толком и не вникла в свои должностные обязанности и доверилась опытным коллегам?

Что проблемы в личной жизни застили мое сознание и я не отдавала себе отчет, когда подписывала эти документы?

Кого это волновало? Точно не этого следователя.

Он не поверил ни единому слову. Кивал с ухмылкой на все мои оправдания.

— Мне полагается адвокат? — спросила я перед тем, как выйти вместе с конвойным.

— Да, завтра придет. Государственный защитник. Если у Вас нет своего адвоката.

У меня его, конечно же, нет.

Я опять перебираю в памяти весь наш разговор, пытаясь найти хоть какую-то зацепку. Хоть какое-то спасение. Ну, должен же быть выход.

Так не бывает. Или?…

В камере кроме меня еще три женщины. Молчаливые, угрюмые, неразговорчивые. Но так даже лучше.

Я лежу на чем-то, напоминающем кровать, отвернувшись к стене.

Мне даже не дали позвонить. Следователь сказал, что моим родственникам уже сообщили. Как это перенесет мама? Больше всего я волнуюсь за нее.

Завтра придет адвокат. Так обещал следователь. И первым делом я попрошу его позвонить маме и все нормально объяснить ей.

А я… я даже не знаю, что говорить адвокату, чтобы он смог помочь мне. Я ведь ничего не знаю ни об этих компаниях, ни о подписанных документах.

Одна надежда — на адвоката. У него же должен быть опыт в таких делах.

Неужели меня и правда посадят на шесть лет, как и говорил следователь?! Но за что?!

Становится горько и обидно. И я чувствую, как слезы стекают через переносицу, по виску, на подушку.

Я наивно полагала, что мои слезы все выплаканы. Что я, наконец, обрету хоть видимость покоя. Там, у тети Оли.