Поскольку морским млекопитающим необходимо постоянно двигаться, чтобы находиться на плаву, у них возникает еще одна проблема – сон. Как-то раз, когда мы работали на Командорских островах, переезжая от одной лениво лежащей на воде группы горбатых китов к другой, студент-океанолог спросил меня:

– А если кит заснет в воде, он утонет?

– Конечно, – ответила я. – Поэтому мы и ездим от кита к киту, будим их, чтобы не утонули.

Не знаю, поверил ли мне студент, но на самом деле киты и дельфины вполне справляются со сном в воде без нашей помощи: они спят одной половиной мозга. Однополушарный сон открыли советские ученые А. Я. Супин и Л. М. Мухаметов – тот самый, который организовал первый в России отлов косатки в 2003 году. В советское время, задолго до того, как он стал зарабатывать отловом и продажей морских млекопитающих, Лев Мухарамович занимался физиологией сна и выяснил, что у дельфинов одно полушарие спит, а другое бодрствует. Во время такого сна бодрствующее полушарие контролирует движения тела, удерживая животное на воде. Глаз, противоположный бодрствующему полушарию, остается открытым, и дельфин реагирует, если с этой стороны появляется что-то стоящее внимания. Через некоторое время полушария меняются ролями: бодрствующее засыпает, а вахту принимает вторая, выспавшаяся половина мозга.

Однополушарный сон был обнаружен не только у дельфинов, но и у морских котиков, которые могут по многу месяцев проводить в море, не выходя на сушу. На Командорах мы не раз натыкались на котиков, которые просто спят на воде и просыпаются, только когда катер подходит к ним вплотную. Помимо способности спать одним полушарием, как дельфины, у котиков есть еще одна интересная особенность.

Для всех млекопитающих характерна особая фаза сна – так называемый быстрый, или парадоксальный, сон[25]. Для чего он нужен – неизвестно, но, если животному долго не давать спать быстрым сном (будить его каждый раз, когда сон переходит в эту фазу), а потом оставить в покое, наступает период компенсации, когда оно спит быстрым сном очень долго. Единственные, у кого быстрый сон пока не обнаружен, – это китообразные. А вот морские котики на берегу спят как обычные наземные млекопитающие – с длинными периодами быстрого сна, а в воде – как китообразные, вовсе без быстрого сна. Но когда они наконец возвращаются на берег, никакой фазы компенсации у них не наступает – они переключаются на обычный наземный сон так, как будто никуда и не уходили. Настоящая загадка – если быстрый сон так нужен, что большинство млекопитающих без него не обходятся, как же справляются китообразные и котики в море?

Основное, что связывает котиков с сушей, – это необходимость рожать и выкармливать детенышей. А вот дельфинам и китам приходится делать это в воде. Дельфиненок обычно рождается хвостом вперед, хотя иногда случается и обратное расположение. Едва родившись, он сразу же устремляется вверх, чтобы сделать свой первый вдох. У дельфиненка нет времени отдохнуть и прийти в себя, как у детенышей наземных млекопитающих: он сразу же начинает двигаться и первое время плавает почти непрерывно. Матери приходится подстраиваться под его режим, так что несколько недель она тоже постоянно движется и мало спит.

Как и все млекопитающие, дельфинихи и китихи кормят своего детеныша молоком. Мягких губ у китообразных нет, но они охватывают материнский сосок скрученным в трубочку языком. Молоко очень жирное и позволяет малышу быстро набирать вес и накапливать жир, необходимый для теплоизоляции в воде. Особенно актуально это для китят: у усатых китов детеныши довольно быстро отделяются от матерей и обретают самостоятельность – как правило, это происходит в возрасте около полугода или чуть больше. У зубатых китов этот срок дольше – мелкие виды вроде морских свиней могут кормить детеныша молоком около года, а у более крупных – например, у косаток – молочное вскармливание может длиться больше двух лет, хотя твердую пищу детеныши начинают пробовать уже в годовалом возрасте. Связь с матерью у многих дельфинов сохраняется существенно дольше, чем кормление молоком, – у афалины этот срок составляет несколько лет, а у рыбоядных косаток, как мы уже знаем, дети остаются рядом с матерью всю жизнь.

Белухи. Белухи до горизонта. Повсюду, куда ни посмотри, над водой появляются белые спины – поодиночке или небольшими группами, рассеянные по всей бухте, они белеют в волнах, как льдины в конце ледохода. Мы пытаемся их сосчитать, но это непростая задача: стоит отвести взгляд, сразу теряешься и не знаешь, где уже посчитанные животные, а где еще нет. Однако понятно, что здесь их по меньшей мере несколько сотен.

Мы движемся трансектами по бухте Авекова в вершине Гижигинской губы, сворачивая то влево, то вправо, зигзагом через скопление белух. Я и мои коллеги по этой экспедиции – Ольга Шпак из Института проблем экологии и эволюции имени Северцова и ее партнер Алексей Парамонов – упорно считаем белух, то прикладываясь к биноклю, то просто осматриваясь. Белушьему полю не видно конца и края – похоже, они равномерно распределены по всей вершине бухты от берега до берега.

Краем глаза замечаю, что неподалеку плывет какое-то бревно. Вообще говоря, в плавающих бревнах в этой местности нет ничего необычного – на берегу лиственница во многих местах теснит голую тундру. Но это бревно какой-то странной формы, больше похожее на торчащий из воды камень, – я даже начинаю приглядываться к нему, прикидывая, откуда здесь, посреди бухты, могут взяться подводные рифы. В этот момент камень-бревно бесшумно погружается под воду.

Я чувствую себя как Фродо на Андуине, когда он заметил бревно с глазами и гребущими лапами. Скосив глаза на коллег, вижу, что Ольга тоже пристально смотрит в то место, где утонуло бревно. В этот момент оно снова бесшумно появляется на поверхности.

– Ребята, это же гренландец! – говорит Ольга таким тоном, словно сама себе не верит.

Я тоже не верю. Весь мой многолетний опыт работы указывает на то, что киты дышат воздухом, а это плавучее недоразумение даже не делает попыток выдохнуть и вдохнуть. И тут до нас доносится легкий, чуть слышный «пых», как будто кто-то попытался выдохнуть шепотом. Даже морские свиньи дышат громче. Тут уже у Шпак не остается никаких сомнений.

– Гренландец! Леша, спускаем лодку! – решительно командует она.

Гренландские киты – один из ее любимых объектов исследования. Возможно, даже самый любимый, хотя я никогда не спрашивала ее, кто ей больше нравится – белухи или гренландцы. Но белухи – это обычный массовый вид, а вот популяция гренландских китов Охотского моря – исчезающая. Ольга много работала с ними в западной части моря, в Шантарском регионе, где располагается район ее ежегодных исследований. А вот здесь, в Гижигинской губе, на севере Охотского моря, гренландцев еще никто прицельно не изучал, и есть лишь случайные свидетельства их присутствия в этом районе.