Одно из них настойчиво приходило мне на ум. Я старался отделаться от него, но оно никак не уходило. Ханна тоже смотрела в окно, не притронувшись к еде. Возможно, она тоже углубилась в воспоминания, и, если это было так, я надеялся, они были светлыми. Но смысла себя обманывать не было. Скорее всего, она сидела в тюремной камере, где вместо стен было чувство вины, и избивала себя до полусмерти. Или же мыслями она была на заводе, вспоминала, каким мы обнаружили Тэйлора, и жалела, что не могла поменяться с ним местами.

Навязчивое воспоминание снова настигло меня, и я ему поддался. Я был ребенком, мне было восемь-девять лет, и мы с отцом были в лесах. Мы охотились за оленем, выгнали его на открытое место и были готовы сделать выстрел. С трех сторон его окружали старые деревья, и олень казался очень маленьким. Мы лежали на животе, в грязи и опавших листьях, еле дыша.

Отец чуть подтолкнул меня локтем и подвинул винтовку в мою сторону. Я покачал головой. Это был момент инициации, и я знал, что так случится. Я предчувствовал этот момент, как только отец предложил поехать на охоту в тот день. На первый взгляд его предложение ничем не отличалось от всех прежних, но все-таки отличие было. Его голос был звонким, как никогда, и в глазах тоже было что-то такое, чего я никогда не видел.

Я взял винтовку и посмотрел через прицел, успокаивая дыхание. Лес вокруг меня вдруг стал живым – я замечал звуки, запахи, цвета. Листья переливались светом. Наши тела лежали в грязи, и от них исходил влажный запах глины. Я навел прицел на голову оленя. У него были большие, карие, добрые глаза. Бедное животное не знало, что мы были здесь и что через несколько секунд оно умрет. Олень спокойно и беззаботно смотрел вокруг.

Отец лежал рядом, медленно дыша, и все его внимание было сосредоточено на олене. Мы молчали, потому что любой шум мог спугнуть оленя. Я сдвинул прицел на тело, на то место, куда мне сказал целиться отец. Руки у меня не тряслись, дыхание было спокойным. Я зафиксировал палец на курке.

И вдруг время остановилось буквально на секунду, и в эту секунду я увидел, как олень падает и в его глазах тухнет свет. Отец был так сконцентрирован на олене, как будто меня там и не было. Можно было подумать, что винтовка – в его руках, а не в моих. Я немного отклонил прицел и нажал на курок. Винтовка ударила мне в плечо, и рядом с оленем взорвался комок земли. Он замер, вздрогнул и бросился в деревья.

Отец посмотрел на меня. Он ничего не сказал, но подумал. И то, что он подумал, но ничего не говорил, было для меня гораздо хуже, чем если бы сказал. Его молчаливое разочарование ранило больше любых слов, и он это тоже знал. Он вытянул руку, и я отдал ему ружье. Это было то самое ружье, с которым он потом охотился на женщин в лунные ночи.

В следующий раз оленя я убил. После первого раза убивать стало легче. Намного легче. У меня были способности. Очень быстро я стал стрелять так же хорошо, как отец.

– Нам нужно вернуться к самому началу и пройти весь путь еще раз.

Эта фраза привлекла внимание Ханны. Она посмотрела на меня через стол, и в глазах у нее было столько грусти, сколько не каждый вынесет. Я не знаю, на сколько я выпал из настоящего, но гамбургера не было, и я доел почти всю картошку. Сэндвич Ханны так и лежал на тарелке.

Гипотеза номер один: это сделал серийный убийца, маньяк. Поэтому я, собственно, согласился приехать в Луизиану. Комбинация видео и счетчика убедила меня в том, что это было дело рук маньяка. Если из уравнения убрать счетчик, то оставался просто человек, которого сожгли. Банальное убийство. Да, особо жестокое, и да, есть и другие, гораздо более легкие способы убийства, но, принимая все это во внимание, это все-таки просто убийство. А вот счетчик превращал его в спектакль. Это-то меня и убедило, потому что многие серийные убийцы кайфуют от демонстрации своих достижений. Они хотят, чтобы люди сидели и записывали.

Я взял с тарелки холодную картошину и съел ее, хоть уже и не был голоден. Мне нужно было куда-то деть свои руки, чтобы отвлечься.

Гипотеза номер два: убийца – коп. Я до сих пор так считаю.

Я не стал вдаваться в подробности. Тот факт, что Дэн Чоут погиб, а Тэйлор – в операционной, служил достаточным доказательством справедливости этой теории. Я выпил еще кофе и выглянул из окна. Мне нужно было обдумать дело максимально хладнокровно. Если бы мне представили все эти факты впервые, что бы я подумал? Какие гипотезы выдвинул бы?

Это упражнение я проделал в первый раз еще в люксе в Чарльстоне. Тогда в моем распоряжении были только видео и счетчик. Теперь у меня есть гораздо больше информации, начиная с похищения Сэма Гэллоуэя и заканчивая настоящим моментом. И где-то в этой информации кроется ключ к разгадке этого дела.

– Какие еще гипотезы ты выдвигал? – спросила Ханна.

– Я предположил, что место убийства – на заводе, и это подтвердилось.

– Что-то еще?

Я замотал головой, уже открыв рот, чтобы сказать «нет», но в последнюю секунду остановился.

– Что, Уинтер?

– Может, что-то, а может, и ничего.

Я встал и направился к двери.

Через пять минут мы уже ехали по Мейн-стрит. Фасады магазинов и окна домов сияли в свете дневного солнца, и все было так же идеально, как Диснейленд летом. Вопросы Ханны так и остались без ответа, а к тому моменту, как мы выехали с Морроу-стрит, о них вообще было забыто. Это было лучшим индикатором ее состояния. Прежняя Ханна не отстала бы от меня до тех пор, пока не выпытала ответы на свои вопросы. Ничто бы не встало на ее пути.

Сейчас она была похожа на себя только внешне, из нее ушло что-то очень важное. Она смотрела перед собой, ничего не видя, ни на минуту не переставая думать о Тэйлоре.

Мы доехали до главной площади, и я ощутил на себе критический взгляд Рэндалла Моргана, который свирепо смотрел на окружающий мир со своего постамента, всегда готовый высмеять его. Прошел век, и вот в его городе линчевали еще одного человека с черной кожей. Время идет, что-то меняется, а что-то так и остается прежним. Но самое главное, теперь человек, который это сделал, понесет наказание. Он заплатит за то, что сделал.

Я остановился у главного здания полицейского управления и вышел. Ханна так и осталась сидеть, пристегнутая ремнем. Я открыл дверь, и она взглянула на меня.

– Ты идешь? – спросил я ее.

– Только если ты мне скажешь, что мы здесь делаем.

– Как хочешь.

Я захлопнул дверь и прыгнул на тротуар. Через пять секунд дверь открылась и закрылась, и еще через пять секунд Ханна шагала рядом. Рядом с полицией располагалась мэрия. Стены были настолько белыми, насколько было возможно. Даже сквозь очки они слепили глаза. Большие двойные двери были сделаны из тяжелого темного дерева.

Внутри и освещение, и температура были гораздо более комфортными. Везде пахло пчелиным воском. Звук наших шагов отдавался эхом, отскакивая от стен и потолка.