— Вы хороший, Михаил, — сказал Гальпер. — Рад, что квартира остается вам. Не обижайте Степаниду, она добрый человек.

— Не волнуйтесь! — успокоил я.

С домработницей мы и вправду договорились. Я увеличил ей зарплату, познакомил с Викой. Женщины друг другу приглянулись. Как отнеслась моя любимая к кунштюку[62] с «папашей»? Поначалу сложно. Для советского человека это постыдная махинация. Для чего она, если квартиру все равно дадут? И неважно, что в бетонном доме!

Я свозил ее на просмотр — впечатлилась. Как и я, зависла у библиотеки.

— Как ты думаешь, кому достанется квартира, если мы откажемся? — спросил Вику.

— Я скажу, — ответил за нее Гальпер. — Сыну одного партийного начальника, он уже приезжал смотреть. Если вы, Виктория Петровна, полагаете, что квартира отойдет семье, много лет простоявшей в очереди в исполкоме, то спешу разочаровать: этого не будет. Некогда сюда заселяли достойных людей: писателей, ученых, художников. Но теперь — сплошь родственников начальства. При Машерове[63] такое было невозможно.

Ничего удивительного. Под КПСС крепко подгорает. Многие партийные бонзы лихорадочно стремятся урвать напоследок. И не только они.

— Хорошо! — согласилась Вика.

Новый 1991 год мы встречали в новой квартире — отремонтированной по моему вкусу и желанию. Но это я забежал вперед…

Мой кунштюк с квартирой впечатлил Терещенко.

— Не ожидал от вас такого, — сообщил, передавая доллары для расчета с Гальпером. — Понимаю, квартира хороша, но теперь вы еврей!

— По паспорту белорус, — улыбнулся я. — Только отчество сменил. И «отец» достойный человек: фронтовик, профессор.

— Знаю я Наумовича, — кивнул он. — Разделяю ваше мнение о нем. Но… Не читали, что пишут о евреях?

— «Протоколы сионских мудрецов»[64]?

— И не только, — он вздохнул.

Знаю. В прошлой жизни в это время по рукам ходили антисемитские сочинения в самиздатском исполнении. Верил ли я написанному в них? Поначалу — да. А потом как-то взял листок бумаги и черкнул сверху «Что мне сделали евреи?». Разграфил на две колонки. Первую озаглавил: «гадили», вторую: «помогали». Начал вписывать фамилии. В первой появилась одна, во второй не хватило места. Лечили, наставляли, помогали освоиться в журналистике… Смятый листок улетел в корзину для бумаг — вместе с моими антисемитскими воззрениями.

— Читал, — сказал Яковлевичу. — Особенно умилил посыл, что среди евреев слишком много врачей, адвокатов и ученых. А еще писателей, композиторов, кинематографистов. Это так. Возникает вопрос: почему? Вот возьмем вас, Семен Яковлевич, хотя вы, как и я теперь, еврей наполовину. Как учились в школе?

— Золотая медаль! — хмыкнул он.

— В институте?

— Красный диплом.

— Вам помогли их получить?

— Нет! — замотал он головой. — Понимаю, о чем вы, Михаил. Блата не было. Не скажу за всех, но учиться мне не помогали. Даже спрашивали строже, чем с других. Знали об отце-еврее.

— Вот! — я поднял кверху палец. — Почему евреи по всему миру составляют значительную часть работников умственного труда? Почему их много среди лауреатов Нобелевской премии, причем, в таких дисциплинах, как химия, физика, медицина, экономика? То есть там, где по блату не проскочишь, нужен конкретный результат? Что вы знаете об истории своего народа?

— Мало, — признался он.

— Ну, так слушайте. 18 век, Российская империя после раздела Польши получает населенные белорусами и евреями земли. Их там жило много. Что такое Россия 18 века? Неграмотные крестьяне, составляющее подавляющее большинство населения. Небольшая прослойка из дворян и купцов, которые ученостью не блистали. Офицеру русской армии для занятия должности требовалось уметь читать и писать — и только. Да и то неграмотные попадались — в основном из бывших солдат. А теперь посмотрим на еврейские кагалы[65]. Все мужчины грамотны поголовно, повторю: все! Еврейского мальчика отдавали в хедер[66] в три года. В три! К шести годам он уже свободно читал и писал, в десять-двенадцать мог толковать Тору[67]. Понятно, что не самое лучшее религиозное образование, но память и умение мыслить оно развивало. В хедере заставляли учить Тору наизусть, тоже самое делают в советских школах в отношении стихов классиков. Для чего? Тренирует память. И вот это продолжалось тысячелетиями, что, в конечном счете, на генетическом уровне закрепило у евреев способность к обучению. Все по Дарвину: выживали в многочисленных гонениях самые умные. Получив возможность получить светское образование, евреи стали обходить в науках сверстников. Это порождало зависть, отсюда «Протоколы сионских мудрецов» и прочая лабуда.

— Михаил, а вы точно не еврей? — спросил Терещенко.

Я захохотал.

— Тоже самое у меня спросил Гальпер, — пояснил, отсмеявшись. — Нет, Семен Яковлевич. У меня, как пел Высоцкий, антисемит на антисемите. Только это не мешает мыслить рационально. Талантливых людей много и среди других народов — русских, в частности. Вспомните Ломоносова и других великих: Лобачевского, Павлова, Пирогова… К сожалению, нас губит отношение к своему дарованию. Я не знаю еврея, который утопил бы свой талант в вине, хотя случаи, возможно, были. Но среди славян это просто ужас. И еще. Свыше полутора сотен евреев стали Героями Советского Союза в Великой Отечественной войне[68]. Четвертое место после русских, украинцев и белорусов, хотя по численности они заметно отставали. Высокий уровень образования позволял евреям воевать в технически сложных войсках, например, авиации. Много их было и среди танкистов. А теперь представьте: идет наступление. Пехотинец может залечь под огнем противника, спрыгнуть в окоп или траншею. У танкистов такой возможности нет — они на виду. По ним палят из пушек, для них устанавливают минные поля. Горели танкисты только так, но дрались. В школе, где я учился, был плакат о Героях Советского Союза танкистах братьях Вайнрубах. Оба воевали отменно. Наши земляки из Борисова, к слову. Двадцать один еврей-летчик стал Героем Советского Союза. Это умение воевать вкупе с отвагой и решительностью характерны для израильской армии. Хрен бы иначе они выжили бы во враждебном окружении. Вы вот знаете, что в войну Судного дня на Голанских высотах сто восемьдесят израильских танков противостояли шестистам сирийским и победили? Лейтенант Цви Грингольд за сутки уничтожил свыше двадцати вражеских машин. Получал ответку: под ним подбили шесть танков. Он пересаживался в исправный — танки в запасе были, не хватало экипажей — и шел в бой. Обгорел, но сбежал из госпиталя, чтобы продолжать сражаться[69]. А теперь скажите: почему я должен относиться к таким людям плохо?