– Понятно, – говорит Хранитель, что-то записывая, тоном несколько необычным, так что Закери, решив, что с неумеренными церемониями настала пора проститься, пускается в расспросы.

– Скажите, что произошло с кукольным домиком?

– Там был пожар, – не поднимая глаз, отвечает Хранитель, который, кажется, вовсе не удивлен тем, что Закери пожарище отыскал.

– Это я понял, – говорит тот. – А в чем была причина пожара?

– В сочетании непредвиденных обстоятельств, – произносит Хранитель. – Случайность, – прибавляет он, не дождавшись реакции. – В подробности войти не могу, поскольку сам свидетелем не был. Чем еще могу быть полезен?

– А где все? – спрашивает Закери, в голосе которого легко прочитать обиду, но Хранитель по-прежнему продолжает строчить.

– Мы с вами здесь, ваш друг в своей комнате, Райм при нем или выполняет другие обязанности, а местонахождение Мирабель в настоящий момент мне неизвестно, она сама себе госпожа.

– И это все? Нас здесь всего пятеро, кроме кошек?

– Именно так, мистер Роулинс, – произносит Хранитель. – Угодно ли вам узнать, сколько всего кошек? Цифра будет неточной, их сосчитать трудно.

– Нет, кошек не надо, – говорит Закери. – Но куда… но куда же все делись?

Хранитель, не отвечая, поднимает на него взгляд. Выглядит он старше – или печальней, сразу не разберешь. Может, и то, и другое.

– Если вы имеете в виду наших бывших жителей, они покинули нас. Кто умер, кто вернулся туда, откуда он родом, а другие отправились искать для себя новые места и, надеюсь, нашли их. Вы уже познакомились со всеми, кто остался.

– А вот вы… почему вы остались? – спрашивает Закери.

– Я остаюсь потому, что это моя работа, мистер Роулинс. Мое призвание, мой долг, смысл моей жизни. А вы почему здесь?

Потому что в книге сказано, что здесь мое место, думает Закери. Потому что мне не по себе от мысли, что надо вернуться туда, где чокнутые дамы в шубах хранят отрезанные руки в стеклянных банках. Потому что загадку я покуда не разгадал, хотя и не знаю, в чем именно она состоит.

Потому что здесь, внизу, я более полон жизни, чем там.

– Я потому здесь, что хочу идти под парусом по Беззвездному морю и вдыхать заколдованный воздух, – говорит он, и заявление это, эхом подхваченное, вызывает улыбку на устах Хранителя. Улыбаясь, тот молодеет.

– От души желаю вам в этом удачи, – говорит он. – Чем-нибудь еще могу вам помочь?

– Да. Жил ли здесь кто-нибудь по фамилии Китинг? – спрашивает Закери.

Лицо Хранителя снова делается непроницаемым.

– В наших стенах обитало несколько человек, носивших эту фамилию.

– А была у кого-то из них библиотека? Книжное собрание? Там, наверху?

– Представления не имею.

– А когда они здесь жили?

– Очень, очень давно, мистер Роулинс. Вас тогда и на свете не было.

– А! – говорит Закери.

Он пытается придумать, о чем бы еще спросить, но в голову ничего не приходит. “Сладостные печали” лежат у него в сумке, и можно было бы книгу Хранителю показать, но что-то ему мешает. Внезапно нападает усталость, свеча на столе Хранителя вдруг угасает. Дымок, испускаемый фитилем, возвращает его мысли к кукольному домику и гибели вселенной, и он думает, что, наверно, стоит пойти прилечь или что-то вроде того.

– Вам нехорошо? – хмурится Хранитель.

– Нет, все нормально, – отвечает ему Закери, и слова его отдают ложью. – Благодарю вас.

Он петляет по коридорам, которые выглядят темными и пустыми. Ощущение, что он глубоко под землей, давит. Столько всего между этим местом и небом. Такая тяжесть нависает над его головой.

Дойдя до своей комнаты, он чувствует себя в безопасности, но, едва переступив порог, наступает на что-то, подсунутое под дверь.

Переставляет ногу. Под ботинком – сложенный листок бумаги.

Закери поднимает его. На лицевой стороне – буква “зет”, изысканно перечеркнутая посередине. Очевидно, что адресат – он.

Внутри четыре строчки написаны от руки почерком, ему незнакомым. Это не письмо и не записка. Может быть, строфа стихотворения или поэмы.

Или загадка.

Саймон знает, что прошли часы. Он устал и проголодался. Он помнит, что взял с собой еду как раз на такой случай, но сумку свою оставил в коттедже, а сюда пришел с метлой, что выглядит непрактично. Он не поверил словам Леноры, что прошло столько времени, но она до сих пор не вернулась, и теперь он почти что спит, и книга ее какая-то странная, и он совсем не уверен, что все это ему нравится.

Он думает о матери, как это она прятала такое удивительное место в затерянном в полях коттедже.

Следуя указаниям компаса, с неохотой он возвращается в зал с маятником.

Пытается открыть дверь к лифту, но та заперта.

Еще раз ее дергает, посильней.

– Вы не можете взять это с собой, – раздается у него за спиной.

Обернувшись, он видит Хранителя, который стоит на пороге своего кабинета, за болтающимся маятником. Не сразу, но до него доходит, что Хранитель имеет в виду книгу с золотым обрезом, которую Саймон держит в руке.

– Я думал ее почитать, – объясняет он, хотя это и так очевидно. Что еще можно делать с книгой? Хотя нет, этим дело не исчерпывается. Он хочет больше, чем ее прочитать. Он хочет ее изучить. Использовать как окошко во внутренний мир другого человека. Он хочет взять эту книгу в свой дом, в свою жизнь, в свою кровать, раз уж нельзя сделать то же самое с девушкой, которая эту книгу ему дала.

Трудно поверить, чтобы здесь не было какого-нибудь формального правила насчет выдачи книг на дом, думает он.

– Если можно, я хотел бы ее взять.

– В таком случае вы должны оставить здесь что-то взамен, – отвечает ему Хранитель.

Саймон морщит лоб, а потом указывает на метлу, которая так и стоит, где он ее оставил, у двери в кабинет.

– Это пойдет?

Хранитель, изучающе поглядев на метлу, кивает, идет к письменному столу, пишет имя Саймона на листочке бумаги и привязывает листочек к метле. Кот, который сидит на столе, зевает, и Саймон подхватывает зевок.

– Название книги? – спрашивает Хранитель.

Саймон смотрит на книгу, хотя и так знает ответ.

– “Сладостные печали”, – говорит он. – А автора тут нет, не назван.