Но хотя по вышеописанному сие животное есть как бы некоторое сродство, которым род морских зверей с рыбами соединить можно, однако я оставляю оное при морских зверях, приемля и то сверх объявленного за основание, что у сего животного есть некоторый знак шеи, которою он поворачивает, а в рыбьем роду доказать того никто не может.

Сие животное из моря не выходит на берег, как некоторые объявляют, но всегда в воде живет. Кожа на нем черная, толстая, как кора на старом дубе, шероховатая, голая и столь твердая, что едва топором прорубить можно. Голова у него в сравнении с туловом невелика, продолговата, от темени к рылу отлога.

Рыло так изогнуто, что рот как бы снизу кажется, на конце бело, шероховато и с белыми усами, которых длина до пяти вершков. Зев посредственный. Зубов у него нет, но вместо зубов две кости плоские, белые, шероховатые, одна сверху, а другая снизу. Ноздри по конец рыла в длину и в ширину более вершка, двойные, внутри шероховатые и с волосами.

Глаза черные, между ушами и рылом на самой средине расстояния, с ноздрями почти на одной линии, весьма малые и бараньих почти не больше, что в том огромном животном не недостойно примечания. Бровей и ресниц нет. Ушей нет же, но токмо одни скважины, которых усмотреть не без трудности.

Шеи почти не видно, ибо тулово с головою нераздельным кажется, однако есть в ней, как и выше объявлено, позвонки, к поворачиванью принадлежащие, на которых и действительно поворачивается, а особливо во время пищи, ибо оно изгибает голову, как коровы на пастве. Тулово, как у тюленя, кругловато, к голове и к хвосту уже, а около пупа шире.

Хвост толстый, на конце с выгибью, конец которой состоянием подобен усам китовым и несколько мочаловат, почему несколько походит на рыбье перье. Ласт у него две, под самою шеею, длиною около трех четвертей аршина, которыми оно и плавает, и ходит, за каменье держится и, будучи тащено крюком, столь сильно упирается, что кожица с них отскакивает лоскутьями.

Иногда примечаются ласты оные на концах раздвоенные, как у коров копыта, но сие не по природе, но по случаю. У самок по две титьки на грудях, против свойства других морских животных. Длиною бывают манаты до четырех сажен, а весом до 200 пудов.

Водятся сии животные стадами по тихим морским заливам, особливо около устьев рек. Щенят своих хотя и всегда впереди себя плавать понуждают, однако сбоку и сзади всегда их прикрывают и содержат в средине стада. Во время морского прилива столь близко подплывают к берегу, что не токмо палкою или носком бить можно, но и часто, говорит автор, по спине гладить ему случилась.

От досады и битья удаляются в море, но вскоре назад возвращаются. Живут по родам один от другого в близости. Во всяком роде самец, самка, взрослый щенок да один щенок маленький; из-за чего кажется, что они по одной самке содержат.

Щенятся по большей части осенью, как можно было приметить по малым щенятам, носят, кажется, щенят более года, и более одного никогда не приносят, как можно рассуждать по краткости рогов у чрева и по числу титек, которых они токмо по две имеют.

Прожорливость примечена в них весьма странная, ибо они от непрестанного едения головы почти из воды не вынимают и нимало не пекутся о своей безопасности, так что можно между ними и на лодке плавать и, по песку ходя, выбирать и бить, которое угодно. Весь труд их во время еды состоит в том, что они чрез четыре или пять минут, выставляя рыло из воды, как лошади, чихают.

Плавают тогда тихо, один ласт по другому вперед двигая так, как быки или овцы на пастве ходят. Половина тулова у них, то есть спина и бока, всегда поверх воды, и на спине тогда у них сидят чайки стадами, и вши из кожицы их вытаскивают, так же как вороны у свиней и овец таскают.

Питаются не всякими морскими травами, но: 1) морскою капустою, которая походит листом на капусту савойскую (Fucus crifspus Brafficae fabaudicae folio, cancellatus); 2) капустою, дубине подобною (Fucus clauae facie); 3) капустою ж, на ремень походящею (Fucus fcuticae antiquae Romanae facie); 4) у которой листье борами (Fucus longissimus ad neruum undulatus), и где пробудут хотя один день, там великие кучи коренья и стеблей выбрасываются на берег.

Сытые спят вверх брюхом и во время морского отлива в море удаляются, чтоб на берегу не обсохнуть. В зимнее время от льда близ берегов носимого часто задыхаются и выбрасываются на берег. То ж случается им, когда их во время сильной погоды волнами бьет об утесы.

Зимою столь они сухи, что и позвонки, и ребра пересчитать можно. Весною сходятся, как люди, а особливо вечером в тихую погоду, пред совокуплением делают различные любовные знаки, самка туда и сюда тихо плавает, а самец за нею до ее произволения.

Ловили их таким большим железным носком, каковы лапы у небольшого якоря: за кольцо, к носку приделанное, привязывали предолгую и толстую веревку, а с носком посылали в судне человека сильного, дав ему в гребцы человека три или четыре, веревку отпускали до тех пор, пока они пригребали столь близко к стаду, что можно было носком бить в животное.

Тогда объявленный человек, которому на носу стоять надлежало, пускал носок в корову, стоявшие на берегу до 30 человек должны были тянуть корову к берегу с трудом великим, для того что животное упирается. Между тем с судна били и кололи до конечного ослабления.

Случалось, что некоторые и у живых мясо кусками резали, но животное ничего больше не делало, как токмо хвостом часто махало и передними ластами упиралось в воду столь сильно, что кожица с них немалыми лоскутьями отскакивала, притом всею внутренностию со стенанием вздыхало.

Однако легче ловить старых коров, нежели малых; ибо малые гораздо проворнее старых, к тому ж кожа у них прорывается, что неоднократно примечено.

Когда животное, будучи ранено, станет чрезвычайно метаться, тогда из стада одни те мятутся, которые близ его находятся, и приходят к нему на помощь, и иные судно хребтом опрокинуть покушаются, иные на веревку ложатся, хотя перервать ее, а иные хвостом выбивают носок из тела раненого, что несколько раз им и удавалось.

Особливого примечания достойна любовь между самцом и самкою: ибо самец, по тщетном употреблении всех способов к освобождению влекомой самки и будучи бит, до берега за нею следует, и иногда, как стрела, к ней уже к мертвой приплывает нечаянно, но и на другой, и на третий день поутру заставали самца, над телом убитой сидящего.

Что касается до рева сего животного, то оно безгласно, токмо сильно дышит, а раненое тяжело вздыхает. Сколько оно зорко и слышко, того заподлинно объявить нельзя: разве потому в сих чувствах недостаточны, что голову почти всегда в воде имеют; да кажется, что и само животное пренебрегает пользоваться ими.

При Беринговом острове такое их изобилие, что для содержания Камчатки и одних их довольно будет.

Мясо их хотя не скоро уваривается, однако приятно и много на говяжье походит. Жир у молодых трудно распознать со свининою, а мясо – с телятиною, которое и скоро варится, и весьма накипчиво, так что вареное вдвое занимает места против сырого.