Уложил в постель и ушел. Наверное, решил прогуляться. Тари так хотелось забраться к маме в кровать! Вскочить и побежать по коридору к маминой комнате.

В комнате напротив раздался шум. Дядя Даг, наверное. Заскрипели ступеньки, дядя начал спускаться по лестнице. Он хороший. Он спас маму и привез ее к папе. А сейчас с мамой сидит та старушка. Мисс Лэрейси.

Вечером она спросила про летучую рыбу, но Тари ничего такого не видела с самого первого раза. Зато мисс Лэрейси очень обрадовалась, когда узнала, что дома, в Сент-Джонсе, пару недель назад Тари нарисовала парящих в воздухе рыбок. А еще городок с бухтой и старыми рыбацкими домиками и скалы вокруг. Вышло ужасно похоже на Уимерли.

Девочке хотелось взять карандаши, которые она втайне от всех спрятала под одеяло вместе с блокнотом, но у нее устала рука. Слишком долго пришлось заштриховывать картинку синим цветом. Папа, когда уходил, подоткнул одеяло. В мягком гнездышке лежать было тепло и уютно. Чем бы заняться? Тари решила дышать ртом. Это развлекло ее на несколько минут. В перерыве между двумя вдохами было слышно, как по дому разносится ровный голос мисс Лэрейси.

В окошке сарайчика свеча разгоралась все ярче, тени плясали на потолке, на стене прямо перед глазами Тари появилась огромная голова. Тихий голос напевал: «У папы не осталось дел…».

Тари повернулась, прямо на нее смотрела Джессика. Она нежно коснулась волос Тари.

— Ты такая теплая, — прошептала Джессика.

— Привет. — Тари улыбнулась. — Ты чего не спишь? Уже поздно.

Джессика тоже улыбнулась:

— Я сплю.

— Нет, не спишь.

— Я лежу в постели на морском дне, разве не видишь? — Она подняла руку, по коже побежали маленькие искорки. Джессика потерла ладошки, и на пол посыпалась куча песка. Она похлопала руками по скользкой одежде, из карманов побежал песок.

— Пойдем со мной на детскую площадку играть. — Джессика кивнула в сторону окна.

— А где? — Тари приподнялась на локте. Она посмотрела на дверь, в комнате напротив горела свеча. — Где эта площадка?

— В воде, — ответила Джессика, — самая-самая лучшая. Таких чудес, как там, нигде не увидишь.

— А я плавать не умею.

— Я тоже. Ну и что. Надо только все время на плаву держаться.

Томми Квилти жил один, но ему никогда не бывало одиноко. Хотя в городе про него говорили: «Бедняга, все-то его бросили, все покинули». Когда Томми родился, повивальная бабка решила, что младенец мертвый, и начала готовить тело к погребению. Ребенок лежал совсем тихо и не дышал. Повитуха и еще одна пожилая тетушка перенесли его на буфет и начали оплакивать. Совсем было собрались позвать отца и сообщить ему печальную весть, но тут младенец забулькал, а потом закричал.

Томми был еще совсем ползунком, когда нацарапал свою первую картинку. Каракули быстро превращались в умелые наброски. Мальчик рисовал остро отточенными цветными карандашами, на картинках появлялись море, суда и суденышки всех возможных видов и размеров, всякая подводная живность, в том числе невиданные страшилища.

Отец Томми решил не отправлять ребенка в школу. «На кой ему башку забивать?» — говорил папаша. Томми оказался предоставлен самому себе и мог спокойно оттачивать мастерство. Его хвалили больше, чем он того заслуживал, даже напечатали в районной газете «Компас» статью: ТОММИ КВИЛТИ — ХУДОЖНИК-ВУНДЕРКИНД. Ненадолго Томми стал знаменитостью, на его картины появился спрос, их выставляли на продажу в одном магазинчике в Порт-де-Гибле. Томми тогда было десять лет.

Мальчик рос, о его таланте заговорили по всему острову, другие магазины тоже начали продавать его работы, а две художественные галереи даже подписали с ним контракт. Томми отсылал заработанные деньги в фонды помощи детям, адреса этих фондов часто публиковались в журналах по искусству. Многие книги он покупал в лавке уцененных изданий. Владелец привозил их из Сент-Джонса специально для мальчика.

Когда Томми исполнилось двенадцать, он впервые вышел в море ловить треску вместе со своим дядей Эдвардом. Отец мальчика к тому времени уже повредил спину и передвигался по дому в инвалидной коляске. За ним ухаживала мать Томми, Агнесса.

Долгие годы Томми рисовал картины и ловил рыбу, а потом правительство закрыло рыбозавод. Томми ужасно скучал по поездкам на лодке, он вспоминал, как вглядывался в темную глубину, в которой скользили странные создания. Только тем, кто верил в сказочных чудовищ, было под силу их увидеть.

Хотя Томми обзавелся фургончиком, Райна раз в месяц сама отвозила приятеля в Порт-де-Гибль. В местном банке Томми обналичивал чеки, которые присылали четыре картинные галереи. Его картины продавались по всему Ньюфаундленду, и Томми неплохо зарабатывал. Он закупал продукты, оплачивал счета за свет и телефон, посылал деньги благотворительным фондам, а оставшееся тратил на пастель, уголь, акварель и бумагу. Больше всего ему нравилось писать пастелью. Приятно было крошить ее и размазывать по листу, изменяя картину до неузнаваемости. Тогда на кончике пальцев появлялось то, что он видел внутренним взором.

Поначалу Томми страшно пугался, что все его сюжеты сбываются, но потом привык. Вот и сегодня ночью шум вертолетов над бухтой не испугал его.

Томми устроился за столом в гостиной. Уютно светила керосиновая лампа. Он зажег ее, как только отключилось электричество. Томми старался убедить себя, что бояться нечего. Конечно, кругом ночь, и он в доме один, но ведь можно представить себе лицо Райны. Скоро Томми ей позвонит. Позвонит и спросит, как дела. Если все хорошо, он и сам успокоится. Томми пересчитал альбомы для рисования — семь. Остальные лежат в ящиках буфета и в гардеробе на втором этаже. Томми потянулся и вытащил из стопки второй снизу блокнот. Открыл. Акула-альбинос на причале, рядом на дороге стоит желтый подъемный кран, вокруг собралась безликая толпа. Люди все одинаковые, лишь над некоторыми из них светятся облачка аур — сиреневые, розовые или бледно-желтые.

Томми прижал перепачканный красками палец к следующей страничке. На картинке женщина лет сорока, его ровесница. Вокруг нее не было сияния, и Томми расстроился. На глаза навернулись слезы. Он утер их рукавом.

«Райна», — пробормотал Томми и перевернул страницу. В ночном небе над заливом носятся вертолеты, прожекторы ощупывают поду, в кругах света видны лица и руки. Одежда на телах утопленников прорисована нечетко. На следующей странице больничная палата, все койки заняты. У медсестры розовато-желтая аура. Но ни у кого из больных ауры нет, даже самой слабенькой, темно-лиловой.

Томми взглянул на следующий набросок, быстро захлопнул блокнот и сунул его на место. Томми точно знал, где должен лежать каждый альбом, и помнил, когда какую картину нарисовал. Эти рисунки он сделал больше месяца назад.

Томми видел, что будет дальше. В большом железном здании — наверное, это рыбозавод — лежат тела. С неба идет дождь из золотистых лучей, похожих на падающие звезды.