– Вы видели королеву?

– Да, – отбросив сомнения, кивнул поэт. – И она рассказала мне очень странную историю. А после… – Он глубоко вздохнул. – Очень хотелось бы ошибиться, но я уверен: меня пытались убить. И теперь я не знаю, что мне делать.

– Кто пытался убить? – быстро задала вопрос Амалия.

– Братья Хофнер.

– Что именно королева вам поведала?

Алексей вспыхнул:

– Я дал ей слово никому ничего не говорить, и…

– История касается ее сына? Кронпринца Руперта?

Что ж, не зря глава особой службы генерал Багратионов уверял, что в умении логически мыслить баронессе Корф нет равных. Сопоставив мелкие, казавшиеся другим незначительными факты, Амалия сделала из них свои выводы, и выражение лица поэта показало ей, что она права. Нередин беспомощно поглядел на нее.

– Вам лучше все мне рассказать, – мягко промолвила баронесса. – Я убеждена, вместе мы найдем выход из сложившегося положения. Потому что… Не знаю, известно ли вам, но Альберт и Карел Хофнеры – очень опасные люди.

Поэт согласился, но тут же пробурчал, что он достаточно взрослый человек, чтобы постоять за себя… а Амалия возразила, что зря он так думает, ведь еще неизвестно, кто стоит за этими людьми и на что они способны. Алексей и сам не заметил, как мало-помалу, слово за словом собеседница вытянула из него все, что ему было известно. В умении разговорить людей баронессе Корф тоже не было равных.

Выслушав поэта, она впала в глубокую задумчивость. Вряд ли причина нападения в том, что поэт узнал о самоубийстве кронпринца, лениво размышляла Амалия про себя. Нет, его хотели убить, потому что сочли ее человеком, ее личным агентом, подосланным к королеве, и убийство должно было служить недвусмысленной угрозой, чтобы баронесса больше не лезла в это дело. Для начала Нередина предупредили, чтобы тот не ездил на виллу, а когда он ослушался (по их мысли, потому что был связан с ней, Амалией, и выполнял ее приказы), решили его наказать. Черт возьми, как высоко, оказывается, ее ставят, хоть она и отошла от дел… Мало о ком еще стали бы так заботиться. И баронесса невесело усмехнулась.

Не подозревая о мыслях, волновавших Амалию, Нередин с тревогой смотрел на нее. Теперь, по правде говоря, поэт был склонен сомневаться, что Хофнеры и впрямь собирались его убить – в конце концов, они дворяне, а не разбойники с большой дороги. Наверное, у него просто были взвинчены нервы, да еще этот туман… вот и вообразил себе бог весть что, хотя ничего такого и в помине не было. А в кармане у Хофнера наверняка находилось не оружие, а… Да мало ли что могло там быть!

– Наверное, я не прав, – несмело проговорил Алексей. – Наговорил вам всякие ужасы, а на самом деле…

А на самом деле, продолжила про себя Амалия, все могло обернуться исключительно скверно, если бы Елизавета не вышла из дома. Ах, везуч, везуч неимоверно Алексей Иванович! И что он плачется постоянно в своих стихах на неразделенную любовь? Ведь ясно же: его любят именно такие женщины, какие надо, а на тех, кто не любит, даже внимания обращать не стоит.

– Вы правильно сделали, что все мне рассказали, Алексей Иванович. В этом деле очень много странного, но, я надеюсь, в конце концов все выяснится.

В дверь постучали, и на пороге показался Филипп Севенн.

– А, месье, и вы здесь! Госпожа баронесса, утром вы забыли принять лекарство… и молоко совсем перестали пить… Доктор Гийоме будет недоволен!

Амалия улыбнулась и ответила, что ни за что не хотела бы вызвать недовольство доктора Гийоме. Она слишком дорожит его обществом, и вообще, здешний санаторий лучший из всех, где она бывала.

– В самом деле? – расцвел Севенн. – Кстати, вы еще не слышали о мадам Ревейер? Она уже передумала и просится обратно, но мест уже нет… И кто ее просил уезжать, спрашивается? – Врач прищурился, со значением глядя на Нередина. – Кажется, вы завтра собираетесь на прогулку? Не забудьте одеться потеплее. При такой погоде, как нынче, днем вполне возможен дождь. Впрочем, насколько мне известно, все будет проходить недалеко от санатория, так что вы успеете вернуться. Да, и не забудьте сейчас измерить температуру! Вы же знаете, как месье Гийоме следит за состоянием своих больных!

Лестница, отдаленно похожая на ту, что в их санатории, ведет на второй этаж.

Но лестницы больше нет. Есть лишь лавка, просто пыльная лавка, заваленная старинными фолиантами, куда не проникает солнечный свет.

Перед прилавком стоит человек в лохмотьях, высокий, плечистый, с веселыми глазами и ямочками на щеках. На боку у него сабля, и лохмотья его смахивают на какую-то странную военную форму. Он улыбается, отвешивает поклон – и исчезает…

Это сон, понимает во сне Амалия. Всего лишь сон.

Книга с прилавка летит ей в руки или как-то оказывается в ее руках – неважно. Удивленная, Амалия открывает ее.

Из книги выскакивает горбун с остренькими глазками, которые поблескивают сквозь длинные пряди волос. Он хихикает, вертится, потирает ручки и шаркает ножкой. Ростом горбун менее ребенка.

Амалия оборачивается и только сейчас замечает возле себя женщину в напудренном парике, с розой в руке, с зелеными глазами и строгим неулыбчивым лицом. Амалия сразу же догадывается, что это ее прабабушка, знаменитая Амелия с портрета, который хранится в их семье.

Амалия хочет у нее спросить, что она делает здесь, в Антибе, в лавке букиниста, но неожиданно просыпается с сильно бьющимся сердцем.

…Поглядев на столик возле изголовья, баронесса Корф увидела на нем тот самый том «Сентиментального путешествия», в котором стояла подпись ее прабабушки и который так изуродовали последующие владельцы. Ну да, она листала книгу перед тем, как заснуть… наверное, именно поэтому прабабушка, о которой Амалия думала, и попала в ее сон.

В окно смотрела золотоглазая луна, часы показывали третий час ночи. Вздохнув, Амалия повернулась на другой бок и, поудобнее подтянув одеяло, снова уснула.

И не слышала осторожного стука в дверь, который раздался примерно в половине восьмого утра. Натали Емельянова, которая стояла у двери, постучала еще раз, погромче. Никто не ответил.

– Вы же знаете, баронесса любит вставать поздно, – заметила Эдит, которая проходила по коридору.

– Да, – сердито ответила Натали, – но хоть сегодня она могла встать пораньше!

Досадуя на себя, девушка спустилась вниз, где уже собрались поэт, Шарль де Вермон, Мэтью Уилмингтон и Шатогерен, который возился со своим чемоданчиком.

– Если кто-то будет ранен, мы доставим его в санаторий, – сказал Рене Севенну, наблюдавшему за приготовлениями к дуэли, и молодой врач уважительно наклонил голову.

Натали заметила пытливый взгляд Шарля и поспешно подошла к нему.

– Госпожа баронесса не отвечает, – сказала сухо. – Должно быть, еще спит. Доктор Гийоме говорит, что здоровый сон так важен для пациентов…