За свою не слишком долгую жизнь Бонневиль успел заметить, что пожилые мужчины, независимо от того, какой пол они предпочитают, всегда падки на лесть молодых, особенно если льстить честно и открыто. Самое главное – поддерживать взгляды пожилого товарища, да так, чтобы в ваших словах читалось незатейливое и искреннее восхищение юнца, который в один прекрасный день может стать последователем и учеником. Ястреб Бонневиля, словно стремясь поддержать похвалы, расточаемые хозяином, тут же перескочил на спинку стула Раттена, вокруг которой обвился его деймон-змея.

– А вы, сударь… – Оливье повернулся к Починскому. – Позвольте, я ведь не ошибаюсь, вы – Александр Починский? Я много лет читаю вашу колонку в «Газетт».

– Вы не ошибаетесь, – подтвердил критик. – Тоже имеете отношение к искусству?

– О, что вы! Все лишь скромный любитель. Довольствуюсь чтением того, что говорят о нем лучшие из критиков.

– Вы работаете на Марселя Деламара, – сказал третий, до сих пор молчавший. – Кажется, я встречал вас в La Maison Juste. Я прав?

– Абсолютно правы, сударь. Имею такую честь, – юноша протянул руку для пожатия. – Меня зовут Оливье Бонневиль.

Тот тоже протянул руку в ответ.

– Мне случалось раз или два посещать La Maison Juste – по делам. Эрик Шлессер.

Ага, банкир. Бонневиль, наконец, узнал его.

– Да, – сказал он, – мой работодатель – поистине выдающийся человек. Вы же знаете, что сейчас идет конгресс Магистериума?

– Месье Деламар тоже принимал участие в его организации? – поинтересовался Раттен.

– Да, и немалое! – кивнул Бонневиль. – Ваше здоровье, господа!

Он выпил, они тоже.

– Да, – продолжал Бонневиль, – ежедневно работая рядом с таким блестящим человеком, невольно чувствуешь себя… очень незначительным, знаете ли.

– А чем занимается этот ваш Maison Juste? – поинтересовался Починский.

– О, мы постоянно ищем способы сочетать мирскую жизнь с жизнью духовной, – непринужденно ответил Бонневиль.

– И конгресс вам в этом поможет?

– Я в этом уверен. Он привнесет в работу Магистериума ясность и остроту целеустремленности.

– А что такое La Maison Juste? – спросил Раттен. – Часть юридической системы?

– Он был основан примерно сто лет назад. Лига инставрации Святого Замысла – таково официальное название. Функционирует он уже очень давно… и очень усердно. Но в последние годы, при месье Деламаре, это подразделение превратилось в поистине могучую силу внутри Магистериума, неустанно стремящуюся к всеобщему благу. На самом деле называть его, конечно, стоит полным именем, но здание, где он находится, так прекрасно… Думаю, «Дом справедливости» – это такой способ отдать ему должное. Много столетий назад в нем проводили допросы еретиков и развенчание ересей, отсюда и название.

Бонневиль почувствовал, что его деймон узнал что-то важное, но виду не подал. Вместо этого он повернулся к критику.

– Прошу вас, месье Починский, скажите, что вы думаете о месте, которое отводится духу в искусстве?

Об этом Починский мог говорить часами. Бонневиль откинулся на спинку стула, грея в ладонях стакан, внимательно слушая и выбирая момент, чтобы откланяться. Наконец он поднялся, поблагодарил господ за увлекательнейшую беседу и удалился, оставив впечатление любезного, скромного, способного и во всех отношениях очаровательного представителя молодого поколения.

* * *

Как только они вышли наружу, деймон вспорхнул ему на плечо. Всю дорогу до квартиры в мансарде, где они обитали, Бонневиль внимательно его слушал.

– Итак?

– Раттен работает на Силберберга, это мы вспомнили правильно. А Силберберг знал Деламара в школе и вроде бы до сих пор поддерживает отношения. Деймон Раттена сказала, что у Деламара была старшая сестра, которую он очень любил. Она играла важную роль в Магистериуме – даже основала подразделение, задачу которого Раттен, впрочем, не вспомнил, и вообще пользовалась большим влиянием. Судя по всему, очень красивая женщина. Она вышла за англичанина по фамилии Кортни или Коулсон, что-то в этом роде, но прижила ребенка от другого человека, и вышел скандал. Деламар был в отчаянии, когда десять лет назад она пропала без вести. Думает, что во всем виноват ребенок, но почему – этого Раттен не знает.

– Значит, ребенок. Мальчик или девочка?

– Девочка.

– Когда это случилось?

– Лет двадцать назад. Это Лира Белаква.

Когда «Португальская дева» добралась до поселения цыган на Болотах – огромного лабиринта лодок и причалов вокруг Зала собраний, – утро уже было в полном разгаре, и Лира не находила себе места: она опасалась, что другие отнесутся к человеку без деймона не так терпимо, как Брабандт.

– Не бойся, – сказал он. – После той великой битвы на Севере к нам иногда заглядывают ведьмы. Нам их обычаи не в диковинку. Ты вполне сойдешь за одну из них.

– Можно попытаться, наверное, – согласилась Лира. – А вы не знаете, где лодка Фардера Корама?

– На Кольцевой ветке, вон там. Но лучше тебе проявить уважение и сначала представиться молодому Орландо Фаа.

«Молодому» Орландо – сыну великого Джона Фаа, возглавлявшего тот славный поход на Север, – оказалось под пятьдесят. Он был не таким большим, как отец, но унаследовал от покойного родителя внушительность манер. Лиру он приветствовал радушно:

– Я немало слышал о вас, Лира Сирин. Мой старик столько рассказывал! О том путешествии, о битве, в которой вы спасли малышей… А я слушал и каждый раз жалел, что меня с вами не было.

– Это все заслуга цыган, – сказала Лира. – Лорд Фаа был великим вождем. И великим воином.

Сидя напротив нее за столом, Орландо словно ощупывал ее глазами, и было совершенно понятно, что он выискивает.

– Похоже, у вас неприятности, леди, – мягко промолвил он.

Учтивость обращения ее тронула, и Лира не сразу смогла ответить: от чувств перехватило горло. Она кивнула, сглотнула и посмотрела на нового лорда Фаа.

– Потому-то мне и нужно встретиться с Фардером Корамом.

– Старый Корам нынче слаб, – сказал Фаа. – Никуда не выходит. Однако все слышит и все знает.

– Я не знаю, куда еще мне идти.

– Что ж, оставайтесь с нами, пока снова не соберетесь в путь. Добро пожаловать! Ма Коста будет рада вас видеть.

Так и вышло. Именно к ней Лира пошла, простившись с лордом Фаа, и цыганская матушка без малейших колебаний обняла ее и крепко прижала к груди. Они стояли на залитой солнцем палубе, и лодка тихо раскачивала их вперед и назад.

– Что ты с собой сделала? – спросила Ма Коста, разжав, наконец, объятия.