– Он… Пан… я не знаю. Ему было плохо. И мне тоже. Ну и он… просто ушел.

– Первый раз такое вижу. Ох, бедная моя девочка.

– Я потом все вам расскажу, честное слово. Но сначала мне нужно увидеться с Фардером Корамом.

– А у молодого лорда Фаа ты была?

– К нему зашла первым делом. Я только что приплыла, с Джорджо Брабандтом.

– Ха, старик Джорджо! Тот еще прохиндей! Расскажешь мне потом все, да не забудь. Но сначала скажи, что с тобой творится? Никогда не видела, чтобы кто-то был таким потерянным. И где ты будешь жить?

Лира опешила. Только теперь она поняла, что до сих пор даже не задумывалась об этом.

Ма Коста тоже поняла, и не дала ей сказать ни слова:

– Значит, со мной и будешь жить, гусочка моя. Или ты думала, я выставлю тебя спать на берег?

– А я вас не стесню?

– Не такая ты толстая, чтобы кого-то стеснить. И довольно об этом.

– Ма Коста, может, вы уже и не помните, но когда-то вы сказали… давно, еще тогда… В общем, вы сказали, что у меня в душе – ведьмино масло. Что это значит?

– Да кто ж его знает, девонька! Но, сдается, я была права. – Ма Коста произнесла это совершенно серьезно, а затем открыла буфет и достала маленькую жестянку с печеньем. – Вот, держи. Когда увидишь Фардера Корама, передай ему. Только вчера испекла. Он любит имбирное печенье.

– Передам, спасибо!

Лира поцеловала ее и пошла искать Кольцевую ветку. Та оказалась у́же остальных и короче: всего несколько лодок, вставших на вечную стоянку у южного берега. Люди, мимо которых Лира проходила, смотрели на нее с любопытством, но, как ей показалось, без всякой враждебности. Она держалась скромно, не поднимала глаз и старалась, как Уилл, быть невидимкой.

Судя по всему, у соплеменников Фардер Корам был в большом почете: тропа к его лодке оказалась ухоженной и огражденной каменным бордюром, а вдоль бордюра были высажены ноготки. По обе стороны от тропы высились тополя – сейчас они стояли голые, но летом наверняка давали приятную тень.

Лира увидела лодку Корама: чистую, аккуратную, ярко раскрашенную. Над ней так и витал дух жизни и свежести. Лира постучалась в крышу рубки, ступила на мостик и заглянула в окошко на двери кабины. Ее старый друг дремал в кресле-качалке, укрывшись одеялом, а Софонакса, большая кошка цвета осенней листвы, согревала ему ноги.

Лира постучала в стекло. Корам заморгал, проснулся и уставился на дверь, щуря глаза и пытаясь разглядеть, кто к нему пожаловал. Наконец он узнал Лиру, и его морщинистое лицо озарилось широкой улыбкой. Замахав гостье рукой, чтобы она входила, Корам воскликнул:

– Лира, детка! Ох, да что я говорю! Ты уже не детка, ты у нас теперь юная леди. Добро пожаловать, Лира… Но что с тобой стряслось? Где Пантелеймон?

– Он меня бросил. Несколько дней назад. Я проснулась утром, а его нет.

Голос ее задрожал, и долго сдерживаемые чувства вырвались наружу. Зарыдав так отчаянно, как никогда еще в жизни не рыдала, Лира упала на колени рядом с креслом Корама, а тот наклонился и обнял ее. Он гладил ее по голове, ласково обхватив другой рукой за плечи, а Лира цеплялась за него и плакала, уткнувшись лицом ему в грудь. Как будто рухнула плотина и река разлилась во всю ширь. Корам шептал ей что-то утешительное, а Софонакса запрыгнула к нему на колени, поближе к ней, и сочувственно замурлыкала.

Наконец буря утихла. У Лиры больше не осталось слез, и она отстранилась, а Корам разжал объятия. Вытирая глаза и все еще вздрагивая, Лира встала.

– А теперь садись и расскажи мне все, – сказал старый цыган.

Лира наклонилась и поцеловала его в щеку. От него пахло медом.

– Ма Коста передала вам имбирное печенье, – сказала она, протягивая жестянку. – Фардер Корам… простите, что я не подумала заранее и приехала без подарка. Правда, не совсем с пустыми руками… я привезла немного курительного листа. На последней почтовой станции, где мы останавливались, – мы с мастером Брабандтом, – больше ничего не было. Надеюсь, я не перепутала и вы курите именно этот сорт.

– Он самый, «Олд Ладгейт». Вот спасибо! Так ты, значит, приплыла на «Португальской деве»?

– Да, Ох, Фардер Корам, как же давно мы не виделись! Будто целая вечность прошла…

– А по мне, так будто только вчера расстались. Не успел и глазом моргнуть. Но давай-ка, девонька, поставь сначала чайник, а потом уже рассказывай. Я бы и сам поставил, но хочу поберечь силы.

Лира сварила кофе и поставила кружку Корама на столик справа от его кресла-качалки, а сама села напротив, на деревянную скамейку со спинкой, и начала свой рассказ.

Она рассказала почти обо всем важном из того, что случилось с тех пор, как они виделись в последний раз. Рассказала и об убийстве на берегу реки, и о Малкольме, и о том, что узнала о своем прошлом, и о том, какой растерянной и беспомощной она теперь себя чувствует. Корам слушал, не перебивая, пока Лира не дошла до последней части истории – до своего прибытия на Болота и встречи с цыганами.

– Молодой Орландо Фаа… – сказал он задумчиво. – Он тогда не поехал с нами на Север. Остался тут на случай, если бы Джон не вернулся. И всю жизнь об этом жалел. Он славный парень. Годный. Отец его, Джон, – ну, тот был большой человек. Простой, честный и крепкий, как дубовая балка. Большой человек, одно слово. Таких уж больше не делают. Но Орландо парень славный, тут спору нет. И все же… времена изменились, Лира. То, что было безопасным, теперь уже небезопасно.

– Вот и мне так кажется.

– Но что там насчет юного Малкольма? Он рассказал тебе, как одалживал лорду Азриэлу свое каноэ?

– Что-то такое упоминал, но я… меня тогда так поразило многое другое, что это я почти пропустила мимо ушей.

– Этот Малкольм – парень надежный. Еще мальчишкой был таким же. И щедрый – не побоялся дать лорду Азриэлу свою лодку, даже не зная, увидит ли ее когда-нибудь еще. Азриэл отправил меня вернуть ее и дал денег на ремонт – об этом Малкольм тебе сказал?

– Нет. Мы вообще о многом поговорить не успели.

– Ну так вот, знай. А лодчонка была что надо, эта его «Прекрасная дикарка». Иначе они бы не справились. Я тот потоп хорошо помню. И как тогда на свет повылезло всякое, что пряталось не одну сотню лет. А то и дольше.

Корам говорил так, будто виделся с Малкольмом уже после потопа, и Лире хотелось об этом спросить, но она побоялась. Было такое чувство, что этим вопросом она выдаст о себе что-то лишнее, а она еще не знала, готова ли выдать так много. И вместо этого она спросила:

– А вы знаете такое выражение – «тайное содружество»?

– От кого ты его слышала?

– От мастера Брабандта. Он мне рассказывал о болотных огнях и обо всем прочем.

– Да, тайное содружество… В последнее время о нем не так часто услышишь. Но вот когда я был молод, тогда другое дело. Не нашлось бы такого куста, цветка или камня, при котором не жил бы свой особый дух. И с ними нужно было обходиться учтиво. Просить прощения, спрашивать разрешения, говорить «спасибо»… Просто чтобы они видели: мы знаем, что они есть, и уважаем их права на признание и учтивость.