— О, во имя Юпитера, заклинаю тебя, Цицерон, довольно! — терпению Руфа настал конец. Я закрыл глаза и вознес благодарственную молитву невидимым богам за то, что Руф наконец заговорил, потому что я так прикусил язык, что он почти кровоточил. — Или ты не понимаешь, что это бессмысленно? Какое бы преступление Тирон ни совершил, об этом знаем только мы; до этого больше никому нет дела, по крайней мере до тех пор, пока девчонка не проговорится. Это вопрос, который ты должен уладить наедине со своим рабом. Отложи или выбрось его из головы, пока не состоится суд, а до тех пор просто позаботься, чтобы Тирон держался от нее подальше. Как говорит Гордиан, прибереги свой голос и гнев для дел более важных и для начала спаси Секста Росция. Что сейчас имеет значение, так это то, что же ей рассказал Тирон, и как эти сведения попали к нашим врагам.

— А также почему девушка пожелала предать собственного отца. — Я устало посмотрел на Тирона. — Может, тебе есть что сказать об этом?

Тирон робко поглядел на Цицерона, как бы испрашивая у него позволения не только говорить, но и просто дышать. На какое-то мгновение мне показалось, что Цицерон вот-вот разразится новой вспышкой гнева. Но он только выругался и повернулся лицом к залитому тусклым светом атрию, крепко обхватив себя руками, словно пытаясь удержать свою ярость.

— Итак, Тирон?

— И все же это кажется невозможным, — негромко сказал Тирон, качая головой. — Может быть, я ошибся. Вот только когда ты сказал, что тебя предал кто-то из присутствующих, я подумал, это не я, я не говорил никому, и тут я понял, что говорил Росции…

— Точно так же, как ты рассказал обо мне в тот день, когда я первый раз опрашивал Секста Росция, — заметил я.

— Да.

— И на следующий день Маллий Главкия и кто-то еще из Магновых подручных приходят ко мне домой, чтобы отпугнуть меня от этого дела; они убивают мою кошку и пишут послание ее кровью. Да, мне кажется, наш сосуд протекает именно там, где мы и думаем. Росция Старшая.

— Но каким образом? Она любит своего отца. Она сделает что угодно, чтобы ему помочь.

— Это она тебе сказала?

— Да. Именно поэтому она каждый раз засыпает меня вопросами о расследовании, допытываясь, что делает Цицерон для спасения ее отца. Секст Росций всегда прогоняет ее из комнаты, когда речь заходит о делах, и ничего не рассказывает ни ей, ни ее матери. Она не может мириться со своим неведением.

— Выходит, что до или после ваших торопливых объятий она задает тебе ворох самых подробных вопросов о том, как обстоит дело с защитой ее отца.

— Да. Но в твоих устах ее поведение выглядит таким низменным, таким натянутым и неестественным.

— Ну нет, я-то как раз уверен, что она — чистое золото.

— Ты хочешь выставить ее лицедейкой. — Он понизил голос и искоса поглядел на Цицерона, который повернулся к нам спиной и вышел в атрий. — Или шлюхой.

Я рассмеялся.

— Только не шлюхой, Тирон. Кому, как не тебе, это знать. — Он покраснел и снова бросил взгляд в направлении Цицерона, словно бы ожидая, что я сейчас назову имя Электры и еще больше уроню его в глазах хозяина. Я продолжал:

— Нет, побуждения шлюхи всегда прозрачны и понятны как раз потому, что от нее всегда ждешь подвоха; шлюха проведет только круглого дурака либо человека, который страстно хочет, чтобы его одурачили. — Я поднялся с кресла, на негнущихся ногах пересек комнату и положил руку ему на плечо. — Но даже мудрец доступен обману: его легко обведут вокруг пальца те, что кажутся юными, невинными и прекрасными. Особенно если он сам юн и невинен.

Тирон поглядел в атрий: Цицерон вышел за предел слышимости.

— Ты и впрямь считаешь, что это все, что ей было от меня нужно, Гордиан? Лишь способ выведать у меня то, что знаю?

Я вспомнил то, что видел в первый день у Цецилии, выражение лица девушки и ее обнаженное тело, выгнувшееся сладострастной дугой у стены. Я подумал о плотоядном огоньке в глазах юного Луция Мегара при воспоминании о пребывании Росции в америйском доме его отца.

— Нет, не все. Если ты имеешь в виду, чувствовала ли она что-либо, находясь с тобой, то я в этом нисколько не сомневаюсь. Доверие редко бывает безраздельным. То же относится и к обману.

— Если она собирала сведения, — сказал Руф, — то, возможно, сама того не сознавая, она передавала их кому-нибудь еще. Среди челяди всегда может найтись рабыня, которой девушка полностью доверяет; на самом же деле та подослана Хрисогоном и все у нее выведывает так же, как Росция — у Тирона.

Я покачал головой.

— Не думаю. Возрази мне, если я не прав, Тирон. До сих пор ты старался видеться с ней только тогда, когда мог сопровождать одного из нас по поручению в дом Цецилии. Верно?

— Да… — Он выговорил это слово почти неслышно, как будто предвидел следующий вопрос.

— Но что-то мне подсказывает, что Росция предложила тебе встретиться… скажем, завтра?

— Да.

— Но откуда ты это узнал? — спросил Руф.

— Суд уже на носу. Тот, кто собирает сведения через Росцию, с приближением решающего дня будет настаивать на более частых отчетах. Они не могут полагаться на слепую случайность, на то, что Тирон сможет видеться с ней каждый день. Скорее всего, они настояли на том, чтобы она назначила ему свидание. Это правда, Тирон?

— Да.

— И завтра уже наступило, — сказал я, глядя в сад, где по-прежнему маячила одинокая фигура Цицерона. Розовый свет сменился красновато-желтым и стремительно выцветал. Ночная прохлада отступала. — Когда и где, Тирон?

Он посмотрел на хозяина, который, казалось, по-прежнему не прислушивался к разговору, потом испустил глубокий вздох.

— На Палатине. Рядом с домом Цецилии Метеллы есть заросшая деревьями и травой площадка — открытый парк между двумя домами; я должен встретиться с ней там в три часа пополудни. Я говорил ей, что у меня может ничего не получится. Она ответила, что если я буду с тобой и с Руфом, то должен буду сказать, что вынужден отлучиться по срочному поручению от Цицерона, и наоборот. По ее словам, она уверена, что я сумею что-нибудь придумать.

— Теперь этого не понадобится. Потому что я иду с тобой.

— Что? — Рассерженный Цицерон вернулся в комнату. — Не может быть и речи! Немыслимо! Они больше никогда не встретятся.

— Нет, — сказал я. — Встретятся. Потому что так решил я. Потому что в любое мгновение до суда моя жизнь подвергается опасности, и ни одна дорога, способная привести нас к истине, не останется не обследованной.

— Но истина уже известна.

— Неужели? Точно так же, как она была известна час назад, до того как Тирон сделал свое признание? Истина никогда не открывается целиком: все время остается что-то непознанное. Ну а пока, на мой взгляд, мы все должны попытаться немного поспать. Нам предстоит трудный день. У Руфа будут дела на Форуме, мы с Тироном отправимся на свидание с молодой Росцией. А вечером, пока ты, Цицерон, будешь работать над своими заготовками, шлифовать защитительную речь и пить луковый суп, мы втроем посетим скромную вечеринку, которую любезный Хрисогон устраивает в своем особняке на Палатине. А теперь доброго утра, Цицерон, и если ты покажешь мне место, где я мог бы уснуть, то и доброй ночи.