Всё время, пока он носил вещи в дом, а делал он это, в основном, один, — Лена только раз смогла составить ему кампанию, на большее её сил попросту не хватило, — Ропотов постоянно думал о том, как ему объяснить жене неожиданное для него самого присутствие в доме Ольги. Ведь Лена запросто обвинит его в том, что он всё это намеренно подстроил, лишь бы снова оказаться рядом со своей бывшей любовницей. Его сильно волновала предстоящая встреча двух женщин: какой она будет? Ведь они ни разу не видели друг друга живьём, при этом и у той, и у другой было достаточно поводов ненавидеть — каждой свою соперницу. А теперь им всем троим предстояло какое-то время жить под одной крышей.

Наконец, Ропотов успокоился: коль он не может никак повлиять на неизбежное, проще всего ему в этой ситуации довериться судьбе. Пусть будет так, как будет. Других вариантов ведь у него всё равно нет. Уж как-нибудь всё обойдётся.

Но вот что с Кирсановым? Кто и куда его увёл? И что если они, эти люди, вернутся сюда, но уже без Димы? Вот это вот действительно — проблема. И что он тогда сможет противопоставить силе и напору нескольких наверняка вооруженных мужчин?

Когда Ропотов зашёл в дом с аккумулятором в руке, что далось ему совсем не просто — батарея-то весила никак не меньше двадцати килограммов — ни на что другое, кроме как поставить аккумулятор здесь же, у двери, сил уже не было. Закрыв за собой дверь на засов, он тут же сполз на пол.

В доме было темно: на улице вовсю вступал в права ранний мартовский вечер, а других источников света по эту сторону двери не было.

— Алёша, — вдруг он услышал негромкий голос приближающейся к нему Лены, — Алёш, мы кое-как разместились. Мама с детьми легла на кровать… той женщины… А сама она легла вместе с Наташей. Нам с тобой внизу места уже не нашлось. Придется пойти наверх, но, знаешь, там совсем холодно. Алёша, печь в доме давно остыла… Эта женщина… она сказала мне, что не смогла растопить печь после того, как Диму увели. Она мне всё рассказала про Диму и про Оксану тоже рассказала… Бедная Оксана… Бедный Дима… Алёша, растопи печь, пожалуйста. Я знаю, что ты устал, вымотался за день, но без печки мы все околеем. На вот, возьми, съешь, это немного придаст тебе сил, — Лена протянула мужу что-то, от чего вкусно пахло квашнёй.

— Что это?

— Ешь! Это яблоко мочёное. Дима достал их из погреба, когда ещё был здесь… — она мне сказала. Слушай, какие же они вкусные! Интересно, там ещё осталось? Надо завтра будет сходить посмотреть.

Яблоко и впрямь было необычайно вкусным. Ропотов жадно набросился на него и съел, не оставив ни косточки. По руке его стекал рассол: он быстро и небрежно вытер рот рукой, а руку — о штаны.

Заночевать в нетопленном доме при наличии печки — об этом не могло быть и речи. Ведь Ропотов столько раз представлял себе встречу с этой терракотовой красавицей, пылкой голубушкой. Сколько раз за последние недели она снилась ему, манила к себе своим воображаемым жаром, бередила мысли, дарила надежду. Наконец-то они встретятся!

Он поднялся, превозмогая усталость и по-стариковски крехтя.

Лена продолжила:

— Дрова — там, в комнате, а вот спички у них закончились. Но у нас же были свои?

— Да, конечно. Я брал. Посмотри в красном пакете: там и спички, и свечки должны быть. Неси всё.

Лена пошла на кухню, куда они занесли почти все свои пакеты и узлы, и стала искать тот самый красный пакет, о котором говорил Алексей. И хотя на ощупь невозможно определить цвет предмета, она, тем не менее, быстро нашла то, что ей было нужно. Пока Лена искала, Ропотов вошёл в нижнюю спальню и стал оглядываться по сторонам, пытаясь разобраться, а заодно вспомнить, где тут что.

В этой просторной спальне-гостиной расположились все остальные обитатели дома. Здесь же, у дальней стены стояла и та самая печь-голландка: предмет гордости хозяина дома и тихой зависти его соседей.

Тёмная комната встретила Ропотова своим едва нагретым, но очень спёртым воздухом, разящим запахом давно не мытых человеческих тел, какой-то несвежей пищи и влажного тряпья. В этой какофонии запахов особенно выделялся резкий запах поношенной обуви, который, очевидно, играл здесь роль первой скрипки.

Ропотов прошёл через всю комнату к печи и прислонился к ней своими озябшими ладонями: она была с ним неучтиво холодна.

— Дрова внизу, — услышал он чей-то шёпот совсем рядом.

От неожиданности Ропотов одёрнул руки. Потом взглянул в темноту, откуда исходил этот звук, отчётливо выделяющийся среди других здесь: сопения сразу нескольких детских носов, а также свистящего и дребезжащего тяжёлого дыхания тёщи. Ропотов перевел взгляд вниз к основанию печки и по очертаниям определил большую корзину, доверху наполненную дровами.

— Это ещё Дмитрий Николаевич принёс, — продолжал шептать голос, в котором он теперь уже без труда узнал Ольгу, — вот только спички у нас закончились, а где ещё взять, я так и не нашла.

— А Наташа, что, не знает, где у них спички могут быть? — совсем тихо спросил Ропотов.

— Наташа… она… — продолжила шептать Ольга, но вдруг осеклась.

В это время взвизгнула дверь, и в комнату, скрипя половицами, вошла Лена.

— Вот возьми, — Лена протянула мужу коробок спичек и пару чайных свечек.

— О! То, что надо, спасибо. Сейчас пойдёт дело.

Ропотов, всё так же кряхтя, сел на пол перед печкой, открыл большую дверцу и дверцу поддувала и стал неторопливо извлекать из топки и складывать на пол одно за другим огромные, почерневшие от копоти поленья, от которых исходил сильный и резкий запах гари. Здесь же были и куски несгоревшей газетной бумаги, и обильно сыпящийся с них пепел.

— Это кто же такими оковалками-то растапливает? — Ропотов неодобрительно помотал головой.

На этот раз Ольга не стала ничего отвечать, даже шёпотом. И дело было вовсе не в том, что это именно она неправильно растапливала печь, истратив при этом все спички и изведя все растопочные газеты, что были в доме. Присутствие Лены сейчас сильно её стесняло. Молчала и Лена, хотя ответа на этот вопрос она наверняка не знала, но строить вслух свои предположения на этот счет, да ещё при Ольге, ей совершенно не хотелось. Да и какое, в сущности, это имело сейчас значение? Печь нужно было поскорее растопить, а что там ворчал себе под