княжества, изначально более прочный, чем военный потенциал Иерусалимского королевства, после этого поражения так никогда и не восстановился, а Эдесское графство Балдуина де Бура, зажатое сельджукскими владениями, было теперь просто обречено.

Вслед за этими событиями Боэмунд, не имевший ни серьезной армии, ни флота для обороны Антиохии, принял решение оставить в городе племянника Танкреда, а сам задумал пробраться домой в Италию при помощи хитрости, ибо на море господствовал византийский флот. Анна Комнина подробно рассказывает о том, как Боэмунд распустил слухи о своей смерти, приказал соорудить для себя гроб, лег в этот гроб и провел в нем все время, пока капитан его корабля, опасавшийся появления византийской эскадры, прокладывал курс до Корфу, а оттуда в Бари. Для того, чтобы инсценировка была более правдоподобна, Боэмунд зарезал петуха и положил в гроб рядом с собой. Смрад разлагавшейся мертвечины убеждал моряков, что они везут труп Боэмунда[343].

Многие исследователи ставили под сомнение историчность этого рассказа Анны, ссылаясь на то, что тема мнимой смерти, положения во гроб живого конунга, который в решающий момент «воскресает» и обрушивает меч на опешивших врагов, представляет собой устойчивый мифологический сюжет скандинавских саг, повторявшийся в поэзии скальдов из поколения в поколение. Один из вариантов подобного сюжета зафиксирован, в частности, в хронике Вильгельма Жюмьежского под названием «Деяния норманнских герцогов»[344]. В рассказе Вильгельма конунг данов по имени Гастинг, который руководил знаменитым походом викингов на побережье Испании в 859–862 годах, вместе с Бьерном Железнобоким захватывает город Луну на побережье Лигурии, ошибочно полагая, что Луна – это Рим. Подойдя к городу на своих дракарах, Гастинг обещает местному епископу принять крещение, затем высаживает на берег свою дружину. После совершения таинств крещения и миропомазания местным епископом в присутствии графа города, ставшего восприемником Гастинга, конунга уносят на дракар, а ночью вдруг становится известно, что благочестивый неофит умер. Его полагают во гроб и во гробе приносят в церковь другие викинги, которые, как и сам почивший, прячут под туниками доспехи. В решающий момент, когда епископ в присутствии горожан совершает заупокойную мессу по почившему, Гастинг распахивает крышку гроба и выскакивает наружу. Начинается резня, в ходе которой викинги умерщвляют епископа, преломляющего гостию, графа и горожан, не щадя ни юношей, ни стариков. Храм превращается в кровавый театр.

Другой, более мифологизированный вариант этого сюжета представлен в «Повести временных лет» в виде знаменитой легенды о гибели конунга Хельгу – князя Олега Вещего. Хельгу узнает от волхва о том, что примет смерть от своего любимого коня, а потом погибает от укуса змеи, которая выползает из черепа умершего коня в тот момент, когда Хельгу проливает над ним слезы. «Бе по преже въпрошалъ волъхвовъ и кудесникъ: «От чего ми есть умьрети»? И рече ему один кудесникъ: «Княже! Конь, егоже любиши, и ездиши на немъ, от того ти умрети»»[345]. Эта летописная легенда более известна в поэтическом переложении А. С. Пушкина:

…Скажи мне, кудесник, любимец богов,

Что сбудется в жизни со мною?

И скоро ль, на радость соседей-врагов,

Могильной засыплюсь землею?…

Легенда о смерти Олега Вещего находит прямую параллель в исландской саге о Орваре Одде или об Одде Стреле и его коне по имени Факси, записанной в XIII веке[346], а также в английской легенде о сэре Роберте де Шурланде, который умер в 1310 году оттого, что наступил на осколок черепа убитого им коня, смерть от которого была ему предсказана колдуньей[347]. Как полагает Ю. А. Соколов, за летописной легендой о смерти Олега Вещего скрывается реальная история предательства конунга Хельгу своими дружинниками, возможно, Свенельдом или кем-то иным, связанным со славянской родо-племенной знатью Киева, в 912 году[348]. Любимый конь играет в данном случае ту же самую роль, которую играл конунг Гастинг в том варианте сказания, который запечатлел Вильгельм Жюмьежский. Возможно, Анна Комнина слышала в Константинополе от стратигов своего отца вариант рассматриваемой легенды, который трансформировался в легенду о путешествии Боэмунда во гробе, но несомненно, что сама легенда родилась в среде норманнских рыцарей, как своеобразное эпическое предание, под влиянием устойчивого сюжета скальдической поэзии. Позднее Анна Комнина записала легенду, включив ее в свое историческое повествование о Боэмунде, хотя нельзя исключать и того, что сам Боэмунд прекрасно знал этот эпический сюжет, а потому решил повторить его на практике. В таком случае Анна Комнина рассказала нам любопытную деталь, характеризующую норманнского полководца как ценителя героического скандинавского эпоса.

Вернувшись в южную Италию, Боэмунд мобилизовал общественное мнение, собрал вассалов, и в сентябре 1105 года начал свое турне по Европе. Он побывал в Риме, где встретился с папой Пасхалием II, и начал активную подготовку нового Крестового похода, который на сей раз был открыто направлен против императора Алексея и Византийской империи. Боэмунд обвинял василевса в предательстве крестоносцев, а греческих схизматиков – в отпадении от Римской Церкви. Как пишет Анна Комнина, Боэмунд привел к Пасхалию II пленных «скифов» – печенегов или половцев, служивших в византийской армии, и указывая на этих язычников, обвинял василевса в том, что Алексей воюет против христиан руками столь диких нехристей. В начале 1106 года Боэмунд прибыл во Францию, в марте встретился с Генрихом I Боклерком (1100–1135), королем Англии, в мае принял участие в Соборе в Пуатье, на котором легат Пасхалия II вручил Боэмунду знамя апостола Петра и благословил его предприятие. В апреле-мае 1106 года был заключен брачный контракт между Боэмундом и Филиппом I (1060–1108), королем Франции. По условиям контракта Боэмунд брал в жены дочь Филиппа, принцессу Констанцию Французскую, при этом Цецилию, единокровную сестру Констанции, отправили в Антиохию для заключения брака с Танкредом. Таким образом, род Отвиллей породнился с Капетингами и превратился в одну из самых могущественных европейских династий XII века. Французский брак Боэмунда создавал реальную угрозу того, что алчный норманн втянет Францию в войну с Византией.

Боэмунд агитировал многих рыцарей во Франции присоединиться к нему. Предстоящий поход против Византии должен был стать более масштабной боевой операцией, чем был поход Роберта Гвискара в 1080-е годы. В операции должны были принять участие не только норманны южной Италии и Сицилии, но также рыцари из Франции и Аквитании. Как рассказывает Анна Комнина, еще на Корфу, по дороге домой, Боэмунд отправил василевсу наглое послание, в котором угрожал захватить Константинополь и водрузить в Византии свое копье. В августе 1106 года Боэмунд вернулся в Апулию и приступил к непосредственной подготовке вторжения в Византию.

Как рассказывает Анна Комнина, император Алексей также