потерял несколько кораблей и был вынужден отступить, уйдя в море. Как пишет Анна, через три дня флот Роберта, курсировавший около Корфу, был вновь атакован венецианцами и вновь побежден. Венецианский адмирал уже снарядил специальный корабль, который должен был доставить в Венецию известие о победе. Об этом поведал Роберту венецианский перебежчик по имени Пьетро Контарини. Роберт, возмущенный неудачами, приказал гребцам атаковать врага обойдя Корфу и ворвавшись в гавань, очевидно, в Пасарскую. Венецианцы соорудили плавучий форт, сцепив канатами большие дромоны по кругу, за которыми расположили галеры и легкие суда. Однако норманны были настроены на реванш и ринулись на абордаж. В итоге большое количество венецианских кораблей было потоплено и, по-видимому, значительное число было захвачено. Венецианцы потеряли до 13000 человек убитыми и утонувшими. Пленники, захваченные на взятых кораблях, были подвергнуты Робертом жестоким мучениям. Венецианцам отрезали носы, выкалывали глаза, отрубали конечности. За знатных венецианцев Роберт хотел получить выкуп. Как пишет Анна, в ответ венецианцы стянули к Корфу оставшуюся эскадру, атаковали флот Роберта возле Бутринто и разгромили его. Причем корабль, на котором находилась Гаита, супруга Роберта и его сын Ги чуть не был захвачен. Фердинанд Шаландон утверждал, что рассказ об этой битве был вымышлен Анной, однако в отличие от норманнских хронистов: Вильгельма Апулийского, Ромуальда Салернского и Ордерика Виталия, Анна имела доступ к архивам друнгария военно-морского флота – византийского адмиралтейства и могла восстанавливать последовательность сражений куда более тщательно, нежели латинские писатели. Следует отметить, что в период первой войны с норманнами друнгарием военно-морского флота был Никифор Комнин, младший сын Анны Далассины[330], поэтому какие-то документы, имеющие отношение к операциям византийского флота в первой половине 1080-х годов, могли быть известны Анне Комниной еще со времен ее молодости и жизни во дворце.

Еще в 1082 году Алексей Комнин издал специальный хрисовул, латинский экземпляр которого сохранился в архивах Венецианской республики. Хрисовул даровал дожу Венеции титул «протосеваста» с рогой, т. е. денежным содержанием, в благодарность за участие в войне против норманнов, выделял венецианским купцам особый квартал в столице империи, предоставлял венецианским купцам торговые привилегии в ущерб амальфитанским купцам, которые должны были теперь платить ежегодно налог в три номисмы в пользу венецианцев, и т. д. В историографии правилом стало всячески ругать этот хрисовул, называя его кабальным, унизительным, неблагочестивым, поскольку согласно ему доходы двух православных церквей Константинополя отныне перечислялись католикам-венецианцам. Любопытно, что к хору защитников православной веры присоединяется и Я. Н. Любарский, который отчего-то становится защитником православных византийских «церковников» от венецианского гнета[331]. Тех самых «церковников», которых тот же самый автор изобличал – в духе журнала «Безбожник» – еще в первом издании своей работы, опубликованном в 1965 году[332]. В действительности, надо полагать, хрисовул о привилегиях венецианцам едва ли был более унизителен для империи и имел более губительные последствия, чем бесконечные договоры с сельджуками, уже поработившими Каппадокию, Армениак и Вифинию.

В начале нового, 1085 года в Диррахии среди норманнов вспыхнула эпидемия. Число жертв эпидемии, согласно сообщению Вильгельма Апулийского, достигало 5000 человек. Среди заболевших был и Боэмунд, которого отец отослал лечиться в Бари. Как пишет Анна, летом 1085 года Роберт во главе основных сил норманнского флота отплыл на большом корабле на юг, к острову Кефалиния, уже захваченному авангардом норманнов под командованием Рожера Борсы. По дороге Роберт занемог и был высажен на побережье острова Итака возле мыса Афер, где 17 июля 1085 года скончался на руках у жены Гаиты. Таким образом на Итаке завершилась одиссея разрушителя Рима, не дожившего до Первого крестового похода и не увидевшего ни Константинополь, ни Иерусалим.

Впоследствии Данте Алигьери (1265–1321) поместил Роберта Гвискара в Рай на пятом небе вместе с Гильомом Оранжским, великаном Ренуаром – персонажами французского рыцарского эпоса[333] – и Готфридом Бульонским, возможно, желая отметить заслуги норманнского герцога перед папством в борьбе против сицилийских арабов и греческих схизматиков:

Poscia trasse Guiglielmo e Rinoardo

e ‘l duca Gottifredi la mia vista

per quella croce, e Ruberto Guiscardo.

[Dante, Paradiso XVIII, 48][334]

Примечательно, что Джузеппе Виллароель, Гвидо Давико Бонино, Карла Пома и Эудженио Монтале, авторы академического комментария к «Божественной комедии» Данте Алигьери, указывают, что Роберт Гвискар был норманнским рыцарем, который изгнал сарацин из Апулии, Калабрии и Сицилии[335]. Досадная ошибка итальянских литературоведов превращает Роберта Гвискара в мифологического персонажа и вычеркивает из истории создания «Божественной комедии» вероятные антивизантийские мотивы Данте, навеянные борьбой норманнов против ромеев в южной Италии и перипетиями войны императора Алексея Комнина и реального Роберта Гвискара. Между тем, как отмечал А. А. Васильев, итальянские гуманисты XIV века, учившиеся у византийцев греческому языку – например, Петрарка, – сохраняли неприязненное отношение к Византии, унаследованное от эпохи Крестовых походов[336]. Византийская образованность в лице Варлаама представляла для итальянских гуманистов – Петрарки и Боккаччьо – интерес лишь постольку, поскольку она позволяла им дорваться до понимания платоновских текстов[337]. Сама же по себе Византия оставалась для итальянских гуманистов культурным и религиозным конкурентом, поэтому героизация противников Византии Роберта Гвискара и Манфреда Сицилийского в «Божественной комедии» Данте Алигьери вполне закономерна.

Мифологизация образа Роберта Гвискара продолжалась в Новое время и выразилась в творчестве немецкого поэта и писателя Генриха фон Клейста (1777–1811), написавшего трагедию «Роберт Гвискар, герцог Норманнский». Трагедия, вдохновленная чтением очерка майора Функа «Роберт Гвискар. Герцог Апулии и Калабрии», опубликованного Фридрихом Шиллером в журнале «Оры» в 1797 году – в год битвы при Риволи, – была написана фон Клейстом в Париже накануне 1803 года. Молодой поэт намеревался вступить добровольцем в армию Первого Консула Французской республики Наполеона Бонапарта и принять участие во вторжении в Британию[338]. В итоге фон Клейст отказался от идеи завербоваться во французскую армию и сжег трагедию, а вторжение в Британию так и не состоялось. В 1808 году поэт восстановил по памяти фрагмент трагедии, который был опубликован. В этом фрагменте Роберт представлен как победитель, вот-вот готовый завоевать Константинополь, обреченный пасть в неравной битве против чумы. Обаяние литературного образа Роберта Гвискара, созданного Генрихом фон Клейстом, настолько подействовало на А. Левинтона – автора комментария к русскому изданию фрагмента трагедии, напечатанного в переводе Бориса Пастернака в 1969 году, – что он на полном серьезе утверждал, будто в основу трагедии фон Клейста положены «реальные события осады Константинополя норманнами в 1085 году»[339], т. е. тогда, когда армия императора Алексея Комнина уже принимала капитуляцию норманнов в Диррахии, а потерпевший поражение Роберт Гвискар умирал на Итаке. Такова волшебная сила искусства!

Смерть Роберта подорвала стабильность и