Глава 42

От каждой его попытки оттолкнуть сердце рвется на части.

Я потом уже замечаю, что усталый, грязный, весь какой-то растрепанный. Поначалу важно было, что живой, здоровый, стоящий на ногах.

Всего боялась. Отец, выпив, решил при гостях выпендриться и звонить кому-то начал по поводу Пашки. Чтобы жизнь ему максимально усложнить. И здоровье подпортить.

Его поддерживали присутствующие. Принялись перебирать варианты. Боже, мой папа, он такой… Иногда он отвратительно переигрывает! Я долго молчала. Поэтому сейчас особенно стыдно. Будто не достойна обнимать Пашу. Словно он отталкивает заслуженно.

Как я вообще могла молчать, когда его оскорбляли?

Потом была ссора, потому что я не выдержала. Любому терпению, даже самому ангельскому, однажды наступает предел. Честно заявила, что думаю. Ведь нельзя так! Сколько можно мстить человеку, который в шестнадцать лет мог ошибиться? По закону Оливия имеет право на алименты, вот пусть их и попытаются содрать, если получится!

Если получится. Ведь тест ДНК никто так и не сделал.

После я призналась, что мы встречаемся. И убежала.

Впервые в жизни убежала из дома во время ссоры. Словно мне не двадцать пять, а тринадцать.

Спорить сил не осталось. Я там одна была против толпы. Ничто так не сближает, как осуждение общего врага, не так ли?

В голове не укладывалось: вдруг папа и правда Паше что-то сделает? Если его слова не пустой пьяный треп? Мужчины намахнули и начали подбивать отца на подвиги. Придурки. Знают же, что его легко спровоцировать.

Паша был недоступен. Тогда я написала в соцсети его коллеге Игорю Сомову, который сообщил, в каких номерах они остановились.

И мы начали ждать. С каждым часом становилось страшнее. Я успокаивала себя, что папа бы физически не успел натворить дел так быстро! Должно быть, Паша просто встретился с друзьями и забыл о времени.

Сомнительно, конечно: завтра рабочий день, а Павел не из тех, кто будет полночи бухать, чтобы утром дышать перегаром на пациентов и клевать носом.

Он появился в начале первого. И по глазам я сразу поняла: в беду попал. Но выбрался.

– Ладно, я пойду. Паш, нормально все? – слышу позади голос Игоря.

Сама обнимаю Пашу за шею. Как хорошо, что он пришел. Что больше не отталкивает.

Паша молчит, но Игорь поспешно выходит из номера, оставив телевизор включенным. Там какой-то боевик идет, машины быстро едут, стрельба. Раздражает.

Я чувствую, как крепкие руки сжимают талию. Наконец-то.

Следом понимаю, что Паша дрожит. Одежда мокрая. Сам холодный. Промок. На улице дождь, верно.

Поднимаю глаза, и мы смотрим друг на друга. Я слышу свой пульс. О чем Паша думает – лишь гадать приходится.

Взгляд холодный. Какой-то будто чужой. В обычно теплых карих глазах недобрый блеск.

Павел жесткий, напряженный. Я мгновенно теряюсь, как и всегда рядом с ним, когда он создает дистанцию.

Застываю. Паша наклоняется, и наши губы наконец встречаются.

Я закрываю глаза, чувствуя касание теплого языка. Расслабляюсь навстречу знакомому вкусу.

Не допущу, чтобы с Пашей что-то случилось. Поставлю отцу ультиматум. Что угодно сделаю. Но не допущу!

Он срывается на дрожь. И поспешно отстраняется.

– Прости. Замерз.

– Где ты был? Я волновалась. Звонила.

– Батарея села, да. Гулял.

– Я думала, опять разбил телефон.

– Вроде нет, – усмехается Паша. – Я в душ, хорошо?

Он так и дрожит. Будто силой воли принуждает тело быть в покое, но то не слушается.

– Да-да. – Я отхожу, пропуская его в крошечный номер.

Паша скидывает туфли и идет в ванную. После него по полу следы мокрые и грязные. Кажется, случилось что-то. Но он не рассказывает и не собирается.

Снова дистанция. Снова не судьба?

– Ничего, что я приехала? – спрашиваю.

Он оборачивается.

– Ты не рад, – объясняю вопрос. – Мне так кажется, – добавляю тихо, сдавленно.

В его глазах отражается эмоция. Острая. Я теряюсь.

Паша подходит, сжимает плечи и целует в губы. Но не так, как за минуту до этого. Глубоко, на грани грубости. Я, пока ждала, душу растравила. И сейчас словно спичка – мгновенно вспыхиваю. Задыхаться начинаю.

Долго дыхание потом восстанавливаю, пока он за дверью ванной комнаты скрывается. Звуки душа дарят несколько минут передышки.

Меряю комнату шагами. Тут особо не разогнаться: от стены до стены четыре метра.

Вот ведь невезуха! Из всех мужчин на планете я влюбилась именно в этого! Которого семья презирает, которого нельзя. И быть с ним – словно преступление против совести. Как я Пашу приведу после всех слов, что за столом произнести о нем позволила?

Да и неясно, нужна ли я так сильно, чтобы в омут с головой кидаться.

А если нужна? Ох. Если он тоже влюбился?

Ведь верю. Верю, мамочки! Вопреки всему.

Выключаю телевизор, который изрядно раздражает звуками. Потом включаю снова, потому что тишина действует на нервы. Делаю потише.

Дверь открывается, и я оборачиваюсь.

Паша выходит из ванной и первым делом гасит большой свет. Да, так лучше.

– Согрелся? – спрашиваю.

– Пока нет. Иди ко мне.

Он раскрывает объятия, и я слушаюсь, ныряя в них.

– Я со всеми переругалась, – говорю твердо. Что уж теперь. По-хорошему, как мы планировали, не вышло. – Надо было сразу уехать. Поужинали бы где-нибудь. Вдвоем. Да?

Паша молчит. Гладит мою спину, потом шею. Стягивает волосы на затылке. Это безумно приятно.

– Где ты был?

– Гулял, – повторяет. – Надо было одному побыть.

– К чему пришел? Поделишься?

– Позже.

– Я беспокоилась.

– Я не подумал об этом.

– В следующий раз подумай, хорошо?

Мы смотрим друг на друга. В тусклом свете телевизора его лицо кажется бледным. Черты заостренными.

– Мой отец остановиться не может. Хочет продолжать мстить. Я поговорю с ним завтра, как протрезвеет. Но я… даже не знаю, смогу ли гарантировать тебе, что все будет хорошо. Я и правда не понимаю, откуда такая ненависть.

– Я не боюсь.

– Зря. Он может рубануть сплеча.

– Диана, – перебивает Паша. – Я не боюсь.

Наступает момент, когда нужно выбрать сторону. Нутро сжимается от этой мысли. Я верю, что однажды, в будущем, наступит мир. Что я смогу подобрать нужные слова, эмоции остынут, что все участники старого конфликта друг друга услышат, а потом, как знать… помирятся. Но сейчас не получится держать нейтралитет.

И я верю Паше.

Он туже стягивает волосы. Я привстаю на цыпочки и целую его в шею. Один