посылал шофёра все вперёд и вперёд…

И как на беду, шла дорога крутой излучиной, свернуть нельзя было никуда. Всадники по прямой, выгадав впятеро кратчайшее расстояние, могли отрезать автомобилю путь.

— Слышите, вы? Если они нападут, я пристрелю вас первым же делом! — шипел Флуг, тряся за плечо графиню.

Но Ирма ничего не слышала. Она потеряла сознание.

Флуг впивался глазами во мрак. Успеют! Карьером черти несутся!.. И уже впереди… Флуг задушить был готов шофёра.

— Скорей, каналья, мерзавец, скорей!..

Но скоро — нельзя было. Машина, как одержимая, летела мечущимися, короткими зигзагами.

Проклятие! Они выгадали время, спешились, и уже навстречу автомобилю — залп… Пуля, «цокнув», ударилась в металлический кузов… Еще и еще… Шофёр выпустил руль, свесился как-то вбок… Никем не управляемый автомобиль, словно взбесившись, вдруг заметался…

Нельзя терять ни мгновения. Флуг сбросил на землю теперь такого бесполезного, мешавшего только ему шофёра и, сев на его место, схватился за руль…

16. Жуткое…

Смелости у Флуга всегда было хоть отбавляй. Теперь же эта смелость выросла в какое-то дерзкое, отчаянное безумие. Выбора нет… Одинаково скверно очутиться в лапах этих неприятельских кавалеристов, или разбиться вместе с машиной… и, увы, самая слабая надежда — прорваться… О, будь ровная дорога, будь шоссе, Флуг прорвался бы на какое угодно пари!..

А спешившиеся всадники обстреливают машину на всем её беге, и вспыхивают огоньки, и сухо щёлкают выстрелы, как удар палки по висящему ковру…

Флуг одновременно и правил, и держал наготове револьвер… Но вдруг красным пламенем заходило что-то перед глазами, короткий ожог на плече, и он выпустил руль и забыл про свой револьвер…

И опять никем не управляемая машина, сделав несколько зигзагов, утихомирилась в своём беге и — ряд каких-то медленных, нелепых, слабеющих толчков…

Ещё залп, уже последний… И люди, словно вдруг из-под земли выросшие, бегут к автомобилю…

Флуг заметался, как подстреленный зверь… Да и в самом деле его подстрелили…

Вправо чем-то длинным и чёрным близко подошёл к дороге лес… Флуг на тихом, замирающем ходу соскочил и, пригибаясь, путая «петли», бросился к лесу… Вдогонку ему прозвучал одинокий выстрел…

Автомобиль, чудом каким-то не расшившийся о деревья, стоял поперёк дороги… Пятеро человек окружили его…

— Бондаренко, у тебя фонарик?..

— Так точно… У мэнэ, ваше сыятельство…

— Освети!.. Там кто-то сидит…

Высокий, тонкий, названный вашим сиятельством, подошёл к автомобилю, держа револьвер наготове.

Вспыхнувший в руках Бондаренко сноп лучей электрического фонарика осветил неподвижную фигуру женщины. Она вся опустилась на дно, и только запрокинувшаяся голова и руки лежали на сиденье. Она была прекрасна — бледная, обеспамятевшая, со сбившимися прядями густых волос…

— Ни единой царапинки, ни крови, ничего… Значит, не ранена, слава богу!.. Надо попытаться привести ее в чувство…

— Бондаренко… Сбегай к коноводу, принеси коньяк из моих кобур!.. Да живее!..

Бондаренко передал фонарик соседу, бросившись туда, в темноту, где остался коновод с лошадьми.

Красивое лицо обеспамятевшей женщины положительно было знакомо офицеру. Он как будто встречал ее, но где и когда?.. Вообще все это приключение — загадка…

Разъезд — офицер, и пять нижних чинов — был в соседнем селе, верстах в десяти. Польские мужики донесли, что с мельницы должен отправиться в Калиш обоз из нескольких фур с молотым хлебом, конвоируемый ландштурмом. К сожалению, кавалеристы узнали об этом слишком поздно, и обоз прошёл часами двумя раньше.

Вместо обоза — гудел по дороге автомобиль. И так как по направлению в занятый немцами Калиш могли ехать лишь немцы, поручик приказал обстрелять автомобиль и сделать все возможное, чтоб его задержать… Это удалось… Наполовину удалось… Канальи — их, кажется, было двое — убежали, оставив в виде приза эту женщину…

Наконец она приходит понемногу в себя. Помертвевшее лицо ожило какой-то слабой судорогою, тихо шевельнулись губы, дрогнули опушенные длинными ресницами веки…

Прибежал, звеня шпорами и придерживая шашку, Бондаренко.

— Давай!..

Офицер отвинтил у фляги оловянный стаканчик, налил коньяку и поднёс к губам женщины.

Открыв глаза, с испугом, щурясь на яркий свет фонарика, она озиралась… Охватил ее ужас, и вся задрожала… Ей почудилось, что этот блондин-офицер, с бородою и вытянутым овалом лица — он, положительно он!.. — германский кронпринц, которого она видела несколько раз так же близко…

Заметив её страх, офицер пытался ободрить ее:

— Сударыня, мы — русские, не бойтесь… Мы не сделаем вам ничего дурного… Глотните коньяку, это вернёт вам силы?

— Русские!.. — У неё отлегло; вырвался вздох.

— Выпейте немного… Вам неудобно?.. — Офицер помог ей сесть.

— Я благодарна… Вы меня спасли… Я совсем плёхо гаварю русски язик…

— Будем говорить по-французски… Если вам нетрудно, скажите, как это случилось и кто вы?.. Но сначала позвольте представиться: уланский поручик, князь Солнцев-Насакин…

— Князь Солнцев-Насакин!.. — воскликнула Ирма. — Боже мой, я встречала вас в «Семирамис-отеле»!.. Я знаю вашу сестру, княжну Тамару… Я вчера только видела ее в Варшаве… Знаю брата вашего, князя Дмитрия…

— Так вы — графиня Чечени?.. — воскликнул в свою очередь князь Василий. — Вот необыкновенная встреча! То-то ваше лицо показалось мне сразу таким знакомым… Судьба! После блестящего «Семирамиса» вдруг здесь ночью, среди поля, где рыщут немцы… Какое счастье, что вы живы!.. Мои молодцы обстреливали машину самым основательным образом. Весь кузов изрешетили… Да вот и здесь на передке… видна кровь… Вот еще…

Солдаты поражены были не менее своего офицера. И хотя не понимали ни слова, но не было для них никакого сомнения, что поручик и эта женщина, которую он привёл в чувство, знают друг друга.

— Однако не стоять же нам среди поля… Выстрелы могут привлечь немецкий разъезд, а нам в данном случае гораздо важнее сцапать этого гуся — мельника… Если машина не испорчена, я буду вашим шофёром, графиня… И мы вернемся потихоньку на мельницу… Дорогой вы мне расскажете все… Я вышлю вперёд моих людей, чтоб задержать мельника… Мы же будем ехать сзади, потому что, если двинемся в первую голову, шум мотора может вспугнуть все это осиное гнездо предателей… На конь!.. — приказал офицер.

Солдаты бросились к лошадям, и через несколько минут полевым галопом мчались уже назад, к мельнице… А за ними, в полуверсте, Василий Насакин вёз в автомобиле графиню.

На шофера так и не наткнулись… Флуг с невероятной силою вышвырнул его, и он упал где-то у дороги…

К Шуберту доносились выстрелы. Но он не знал толком, в чём же дело, кто на кого напал, на чьей стороне удача, и не видел пока основания к бегству…

На всякий случай он заперся в доме. И когда, спешившись, уланы