– А что, если я не хочу, чтобы ты его выполнял? – едва слышно прошептала она.

Выражение лица Сомертона не изменилось. Над их головами вспорхнули и улетели сидевшие на кипарисе ласточки.

– Что ты имеешь в виду?

– Послушай. Всю жизнь меня растили для трона. Мое воспитание, образование – все было направлено на то, чтобы я соответствовала будущему положению. Месту, которое предназначено мне Богом, – так говорил мой отец. Моя жизнь, выбор мужа, обязанности – все это было справедливой платой за роскошь и привилегии. Я, конечно, благодарна, но…

– Кажется, я тебя понял. – Он взял ее другую руку, прижал обе к груди. – Ты почувствовала вкус свободы. Простая жизнь, немного страсти. И теперь тебе не хочется возвращаться в замок. Ты даже боишься этого возвращения.

Сомертон взглянул на солнце, потом снова на нее. Его лицо оставалось непроницаемым. Луиза не могла себе представить, о чем он думает. У нее отчаянно билось сердце. Одобряет ли он ее признание? Чувствует ли себя польщенным? Намерен ли согласиться? Немного страсти. Неужели это все, что он может сказать о двух неделях восхитительного удовольствия и близости, о которых она не смела даже мечтать? Неужели все это для него так мало значит?

А может быть, он вообще не понял, что она пытается сказать?

– Ты же понимаешь, это невозможно, – наконец сказал он. – Твоя жизнь там, и ты не можешь закрыть на это глаза. Ты та, кто ты есть.

Луиза почувствовала, что падает с огромной высоты и внизу нет никого, кто смог бы подхватить ее.

– Да, конечно, я только хотела сказать…

– Олимпия приедет, никуда он не денется. И ты должна будешь действовать. С Божьей помощью мы восстановим тебя на троне. Жизнь пойдет своим чередом. И кроме того, я подозреваю, что в другом месте ты не будешь счастлива. В конце концов, именно цель не позволяет человеческому существованию стать невыносимым.

– Наверное, ты прав, – пробормотала она, чувствуя холодное оцепенение.

– Ну и это, конечно, тоже делает существование терпимым и иногда даже приятным. – Он выпустил ее руки и стал медленно ласково целовать. Луиза могла бы назвать его действия любящими, если бы на его месте был другой мужчина, который ее любил. Она вся отдалась поцелую, рукам, которые ее лениво ласкали. Дрожащими пальцами расстегнула его рубашку и погладила теплую грудь, свидетельство его силы. Где-то под каменными мышцами ровно билось сердце. Приложив ухо к груди, она слышала его биение.

– Ты так красив, – сказала она, – красив грубой мужской красотой. Ты словно сошел со старинной римской монеты. Иногда мне кажется, что сам Цезарь укладывает меня в постель.

Сомертон поднял ее на руки и усадил на каменную скамейку, теплую от жаркого солнца. Он поднял ее юбки и опустился на колени, раздвинув ее голые ноги. Луиза задрожала в предвкушении наслаждения.

Его рот был горячим и знающим, а язык безошибочно находил самые чувствительные места. О, этот мужчина отлично понимал, что доставляет ей максимальное удовольствие. Она громко стонала, всецело отдаваясь животной страсти.

Что ж, по крайней мере у них было это – мощное желание, владевшее обоими. Когда плоть конвульсивно сжалась под его губами, она не сомневалась, что Сомертон наслаждается ее реакцией. А когда он поднял ее, сел на скамейку и усадил верхом себе на колени, она знала, что толстый жезл, упирающийся в нежные складки ее плоти, будет твердым словно камень. Он проникнет внутрь ее и до краев наполнит первобытной энергией зверя, спаривающегося с самкой на природе.

И Луиза предалась бешеной скачке, потому что это была единственная доступная ей радость. А когда ее настиг еще один восхитительный оргазм, она откинула голову и выкрикнула имя Сомертона, повествуя всему свету о своей любви. Она услышала его крик и сильно прижалась к мужу, уткнувшись лицом ему в шею. Некоторое время оба молчали. И это было их общее молчание, не тяготившее ни его, ни ее.

Ей не хотелось двигаться, хотя солнце стало обжигающим, а тело мужа казалось даже более горячим. Воздух был густым и тягучим и окутывал их, словно плащом. Вероятно, им следует вместе пойти к озеру и искупаться.

– Сомертон.

– Да, Маркем?

Луиза улыбнулась. Он все еще иногда называл ее Маркемом, когда его неизменный самоконтроль ослабевал и он находился так близко к счастью, как позволял себе. Это было его самое нежное слово.

– Я еще хотела сказать… про задержку. – Слова, которые не выходили у нее из головы уже три или четыре дня, оказалось легче произнести, чем она считала.

– Что у нас задерживается? – лениво спросил Сомертон. Его голос звучал расслабленно и сонно. – Обед?

– У меня задержка. Думаю, у нас будет ребенок. – Охватившее ее чувство было очень необычным. Она впервые поделилась такой интимной подробностью с мужчиной. Вот только никак не могла подобрать название этому чувству.

– Понимаю. – Сонливость как рукой сняло.

Луиза подняла голову:

– Ты рад?

Сомертон устремил на нее тяжелый взгляд:

– Ты уверена?

– Разумеется, я ни в чем не уверена. Прошло всего несколько дней. Но я думаю… Понимаешь, раньше у меня никогда не было задержек, даже на один день. Поэтому я решила поделиться с тобой. – Она покраснела. Черт бы тебя побрал, Сомертон, и твой проницательный взгляд тоже.

Он выпрямился, снял ее с колен, посадил рядом, дал носовой платок и встал.

– Очень хорошо. Прекрасные новости. – Его физиономия стала мрачной. – Приятно осознавать, что я так быстро выполнил свой долг. Естественно, я к твоим услугам и в будущем, если потребуется наполнить детьми королевскую детскую.

Луиза вскочила:

– Что, черт возьми, это значит?

– Не помню, говорил ли я тебе это, дорогая, но я очень рад, что твой язык не стал слащаво-сентиментальным после того, как ты стала носить платья.

– Не будь скотиной! Я не хотела пока говорить тебе. Слишком рано. Возможно, дело в чем-то другом, или я просчиталась. В общем, все может быть. Но мне казалось, ты обрадуешься. Я думала, ты тоже хочешь ребенка от меня.

Граф остановился и взглянул на нее сверху вниз. Его лицо было мрачнее тучи.

– Я рад.

– Ты выглядишь так, словно я только что зачитала тебе смертный приговор.

– Естественно, я рад. Ведь именно ради этого мы две недели так старались – спаривались, как кролики. Чтобы в королевском животе зародилась новая жизнь.

В горячем неподвижном воздухе раздался странный звук.

Человек!

Кажется, это тихое, но отчетливое покашливание.

Где-то рядом мужчина.

Луиза в панике прислушалась к скрипу гравия под ногами незнакомца у себя за спиной. Она взглянула на мужа, пытаясь угадать по его лицу, кто это.