Полковнику было неприятно это, но он был уверен, что позже лейтенант расскажет все: и причину ссоры, и кто виновен, придет посоветоваться — и расскажет, поэтому он не стал требовать ответа. Его больше сейчас заботило ее состояние. Он ждал, что доложит врач.

— Все в порядке. Отдохнет два-три дня в тепле — и можно на танцы, — выйдя из горницы и обращаясь к полковнику, шутливо отрапортовал врач капитан Лейбманов.

— Тогда давайте пить чай. — Хозяин дома поставил на стол медный, начищенный до блеска самовар, брызгающий из-под крышки каплями кипятка и тонкими струйками пара. Хозяйка подала хлеб, сахар, чашки и повторила приглашение.

Вначале полковник хотел отказаться от чая. Ему нужно было возвращаться домой, он только ждал, что скажет врач, однако передумал — перед отъездом хотелось расспросить обо всем Бутылова и Исхакова, а сделать это лучше всего было за чашкой чая.

Когда Исхаков начал подробно рассказывать, как они застряли в лощине и как пытались вытащить машину, Бутылов перестал пить чай, он внимательно слушал, что говорит солдат, слушал и не понимал — он с беспокойством думал, скажет ли Керим о том, что он оказался плохим товарищем в беде, скажет ли о его трусости: «Скажет или нет?! Скажет или нет?!» Он боялся поднять голову и посмотреть в глаза сидящим, как будто они уже знали о нем все.

Никто не смотрел на Бутылова, все слушали Исхакова, каждый по-своему оценивая случившееся. А Исхаков, не называя имен, рассказывал, как они завели движок, как прорвали брезент, чтобы не угореть, как почему-то заглох движок, но вода в радиаторе успела нагреться, и они пили горячую воду. Потом в темноте, на ощупь, пытались снова завести движок и завели бы, но подошли вездеходы.

Полковник слушал молодого пограничника и думал о том, что нет необходимости вспоминать фамилию того политрука и что в беседе с солдатами он расскажет о находчивости и упорстве их же сослуживцев.

УРОВСКИЕ ВОЛНЫ

Лейтенант Михаил Мальков то, неторопливо выкуривая папиросу, смотрел через ветровое стекло на хорошо укатанную дорогу, на небольшие перелески, которые время от времени пересекала дорога, то вновь дремал, поудобней устроившись на кожаном сиденье. Сегодня он немного устал. Почти двенадцать часов в пути: вначале на большом комфортабельном самолете, потом на десятиместном и вот теперь пятый час сидит в кабине грузовика.

Лейтенанта поразило, когда, разыскав на окраине городка пограничную гостиницу, увидел, что его ожидает не газик, а трехосная грузовая машина, но он не высказал своего удивления ни начальнику гостиницы старшине Тулицину, ни шоферу ефрейтору Присяжнову. Он лишь спросил, сколько километров предстоит ехать.

— Триста шестьдесят, — ответил шофер.

— Тогда поехали. А то на твоем тихоходе когда доедешь?!

Присяжнов пожал плечами и сделал вид, что его обидели слова лейтенанта; но Мальков заметил, что обида эта напускная, чтобы скрыть промелькнувшую на лице снисходительную улыбку. Мальков с недоумением посмотрел на шофера и молча сел в кабину.

Все пять часов они ехали почти молча; лейтенант лишь спрашивал названия сел и рек, которые они проезжали, а сейчас, чувствуя, что уже скоро должна быть застава, спросил у Присяжнова, сколько километров пути осталось.

— Шестьдесят примерно, — ответил Присяжнов.

— Полтора или два часа — и дома.

— Побольше чуток.

Теперь шофер не скрывал своей снисходительной улыбки.

— Ты что все улыбаешься? — не отрывая взгляда от лица шофера, спросил лейтенант. — Везу, думаешь небось, пехоту-матушку на границу, а что эта пехота в ней смыслит? Так, что ли?..

— Да нет, я… я, товарищ лейтенант, не то чтобы вас обидеть, — прервал Малькова шофер. — Сейчас такая дорога будет… Вальс «Уровские волны». Мотор воет, а мы в кабине вытанцовываем. Два километра в час — только кустики мелькают.

Вскоре дорога резко повернула влево, и сразу начался некрутой, но длинный спуск. Мальков увидел впереди широкую болотистую пойму реки, поросшую тальником и черемухой; дорога, петляющая между деревьями, была изрыта глубокими колеями, а кое-где виднелись длинные лужи, из которых, словно стволы вкопанных в землю орудий, торчали бревна — следы шоферского мужества и шоферской бесшабашности. Пробьется иной водитель через лужу и не остановится, даже не посмотрит назад, а не стали ли те бревна, которые подсовывал он под колеса, препятствием для других машин, хотя, быть может, сам не раз сажал свою машину задним мостом на такие вот бревна и, чертыхаясь и проклиная шоферскую профессию, часами ковырял лопатой липкую грязь.

Рассматривая через ветровое стекло дорогу, лейтенант подумал с недоумением: «Почему вальс «Уровские волны»? Почему «Уровские»? Может, река так называется? Странно звучит».

— Страшная речка эта — Уров. Люди болеют от ее воды. Кости не растут, — будто поняв мысли лейтенанта, заговорил Присяжнов. — Голова нормальная, сам — как пятилетний. На другого смотришь: человек как человек, а ручонки — сантиметров по двадцать. Начальник заставы рассказывал, что много раз выселяли отсюда людей. До революции еще. Они снова возвращались. Земли хорошие, леса дичью богатые. Сейчас по селам ученые работают, но пока определить причину болезни не могут. Так начальник заставы говорил. А дорогу у этой речки шофера прокляли. Кому хочется по ухабам отплясывать или «загорать».

Машина спустилась в пойму реки. Присяжное, подавшись немного вперед, ни на секунду не отрывал взгляда от дороги, будто старался увидеть, что скрывается под грязью, а скорости переключал, казалось, машинально.

«С таким не застрянешь. Хорошо ведет», — оценил лейтенант.

Машина упрямо лезла через лужи, натужно воя мотором и маневрируя между торчащими из грязи бревнами.

Очередной толчок — взвыл мотор, машина задрожала и стала продвигаться вперед медленно, медленно.

— Напоролись, — сказал шофер спокойно, как будто давно ждал, что это случится, и наконец дождался. Откинувшись на спинку сиденья, спросил себя: — Лесозаготовкой заняться или ископаемые богатства доставать? — и сам же ответил: — Что быстрей.

Вначале они поочередно копали, потом шофер взял топор и пошел выбирать черемуху повыше, чтобы с ее помощью осадить уткнувшееся в задний мост бревно. Часа через полтора они справились с бревном.

— Неужели нельзя дорогу сделать?! Технику гробим! — возмущенно говорил Мальков, старательно очищая палочкой грязь с брюк и сапог.

— Граница, товарищ лейтенант, не Невский проспект. Не скоро здесь будет асфальт и бетон.

Мальков перестал счищать грязь с сапог и внимательно посмотрел на шофера: «Откуда он знает, что я жил рядом с Невским?»

Шофер не знал, что лейтенант из Ленинграда, он просто повторил чьи-то слова, выдавая их за свои, но Мальков подумал, что шофера предупредили, кого он будет везти на заставу.

Михаил Мальков родился на заставе в январе сорок