– Достаточно, я помню, – прервал его Бабеченко, – значит, это та самая квартира?

– Так точно.

Бабеченко переглянулся со Здоренко, потом посмотрел на нас с Маринкой.

– Веселые, однако, девушки, – сказал он.

– А ты думал, – ответил Здоренко, – короче, мне пора, разбирайтесь тут сами.

– Ты протокол составлял? – спросил Бабеченко.

– Некогда было, но ничего не тронуто, лишнего не подкинуто. Рули, командир.

Он надел фуражку и направился к выходу. Проходя мимо Игнатьева, буркнул:

– Бывает… четче нужно докладывать.

Сделав это внушение, он ушел. За своим командиром потянулись и его подчиненные.

В зале остались две бригады из отдела по расследованию убийств Волжского РОВД.

– Вы тоже, наверное, езжайте, капитан, – тихо сказал Бабеченко Игнатьеву, – если что будет обнаружено, поделимся. А вы, – он повернулся к приехавшему с ним сотруднику, – поищите понятых, будем заниматься бумагами.

Повернувшись к нам, майор Бабеченко спросил:

– Кто из вас хозяйка квартиры?

– Хозяева живут в Германии, – ответила я, вставая с дивана, – я снимаю эту квартиру уже третий год.

– Тогда с вас и начнем, – улыбнулся мне майор, – а вы, девушка, – он посмотрел на Маринку, – второй будете. Та комната у вас свободна? – Он показал на спальню.

– Да, конечно, – ответила я, – вы мне разрешите позвонить моему адвокату?

– А он у вас есть? – нахмурился Бабеченко. – Вы чем занимаетесь в жизни?

– Я главный редактор газеты «Свидетель» Бойкова Ольга Юрьевна. Это, – я показала на Маринку, – сотрудник нашей газеты.

– Пресса, значит, да не простая, а криминальная, – вздохнул майор, – повременим пока с адвокатом. Не будем спешить.

– О-оль, – протянула Маринка, осторожно косясь на майора, но тот, в отличие от своего друга, кричать не стал, а улыбнулся.

– Что вы хотите сказать? – спросил он у Маринки.

– Не нужно звонить, я уже перед отъездом все прозвонила, что нужно.

– Вы о чем это? – слегка напрягся Бабеченко.

– Да, действительно, – заинтересовалась я, – кому ты звонила?

– Фиме, Ефиму Григорьевичу, адвокату то есть, – это она пояснила для Бабеченко, – его не было на месте, но секретарь записала информацию. И Сергей Иванович – это заместитель редактора, – объяснила она опять же для Бабеченко, – тоже в курсе. Он должен, если не будет от тебя звонка до двух часов, поднять тревогу: сообщить на радио, на телевидение, позвонить в приемную мэра, губернатора, в областную комиссию по правам человека, в областное управление по делам печати…

– О господи! – простонала я.

– Твою мать, – поддержал меня Бабеченко и посмотрел на часы, – почти два уже!

– Может быть, вы позволите мне позвонить, – попросила я его, – а то вся эта история как разгуляется…

– Звоните, – с раздражением сказал Бабеченко.

Я подобрала свой телефон и быстро набрала номер редакции.

Ответил Кряжимский.

– Это Бойкова, Сергей Иванович, у меня все нормально, – сказала я, подумала и добавила для истины, – ну почти, наверное…

– Я рад за вас, – ответил мне Кряжимский.

– Так что звонить никуда не нужно, – продолжила я, – на то, что сказала вам Маринка, – отбой.

– А что она говорила? – удивленно спросил Кряжимский. – Я не в курсе. Вы о чем это?

Я посмотрела на Маринку. Она, поймав мой взгляд, отвернулась и начала разглядывать что-то на потолке.

Я кашлянула:

– Сергей Иванович, сейчас скорее всего меня задержат в моей квартире сотрудники отдела по расследованию убийств Волжского РОВД. Вы сообщите Резовскому, пожалуйста.

– Конечно, конечно, – засуетился Кряжимский, – прямо сейчас и звоню, вы не волнуйтесь только, я прямо сейчас…

– Да, да, спасибо, – сказала я и отключилась.

– Я готова, – сказала я Бабеченко.

– Пойдемте поговорим, – он сделал мне жест рукой, и мы прошли в спальню. Проходя мимо Маринки, я покачала головой.

– Ага, – сказала она с самодовольной улыбкой, – я молодец!

Ну а дальше я нудно отвечала на вопросы до тех пор, пока не нашлись необходимые понятые. Ими оказались, как я и ожидала, Матвеевна и Петровна, – две подружки-пенсионерки с первого этажа. После их прихода началась у меня неторопливая прогулка по собственной квартире.

Оперативники тщательно обыскивали каждый угол, перетрясали каждую тряпку, а я только охала: и это нашлось, и это оказалось невыкинутым еще в позапрошлом году… Короче говоря, свой интерес можно найти в любом деле, надо только зрение правильно настроить. Кстати, и сумка моя потерянная нашлась – под диваном валялась. Но я точно знала, что туда ее не клала. Это уж наверняка.

Самым неприятным для меня оказался обыск в ванной комнате. Когда он начался, я покраснела, а когда закончился, то, наверное, позеленела. Почему покраснела, этого я не скажу, а позеленела потому, что из-под самой ванны довольный оперативник – самый молоденький и противный из всех – счастливо улыбаясь, достал пистолет, завернутый в полиэтиленовый пакет.

– Откуда это у вас, Ольга Юрьевна? – спросил меня Бабеченко.

Пришлось признаться, что впервые вижу, и только вздохнуть, когда он предложил мне поехать в отдел.

Около отдела, когда я уже входила в дверь служебного входа, меня окликнули.

– Вы не отвлекайтесь, – посоветовал мне все тот же молоденький опер и, взяв за локоть, подтолкнул вперед.

– Что вы себе позволяете?! – услышала я вопль над своим ухом и едва не расплакалась от радости.

Это примчался Фима, причем появился он изнутри здания, а не снаружи, как можно было бы ожидать.

– Вы кто? – нахмурился опер, старательно пряча меня себе за спину.

– Я адвокат госпожи Бойковой Резовский Ефим Григорьевич. А вы кто? – тут же переспросил Фима и полез в карман за документами.

Оперуполномоченный представился, и между ними завязалась полемика, результатом которой явилось то, что дальше мы пошли уже втроем. А иначе и быть не могло.

Последующие два часа прошли в бесконечных пачканьях и оттираниях. Это означает, что с меня брали отпечатки пальцев и смыв с рук. Смыв – это тест, позволяющий узнать, не стреляла ли я из огнестрельного оружия в последние сутки.

Поймав тревожный взгляд Фимы, я качнула головой, и он не стал спорить насчет самого смыва, но не удержался и пристал с сомнениями по поводу обеспечения гарантий независимости экспертизы. Все два часа, которые меня терзали эксперты, Фима терзал их, засовывая свой длинный нос куда только было можно и постоянно вскрикивая о правах человека.