Та-ак, получается, придется забираться на струг, потому что весь полукруг нам не удержать. Самые бедовые и без того пытались его преодолеть уже сейчас, ухитряясь заставить лошадь прыгнуть через огонь, а что будет через несколько минут?

– Пошло! – радостно закричали сзади, и тут же раздался истошный мальчишеский крик.

У меня екнуло сердце. Вопль-то исходил от альбиноса, а он должен сидеть в лодке, значит...

Обернулся – так и есть, беда, но не в лодке.

Позже узнал, что, оказывается, Архипушка в самый последний момент при загрузке выскользнул из рук Акульки и пулей рванул к ратникам. Пробовали поймать, но куда там – проворен, бесенок. Пришлось махнуть рукой и отчаливать вшестером.

Кричал же он потому, что Травень не успел связать Голицына – княжич очнулся раньше и первым делом кинулся на ратника.

Высокий борт мешал разглядеть, что там происходит, поскольку они, сцепившись, тут же повалились на палубу, и сейчас, судя по тяжелым, глухим ударам, кто-то явно вколачивал чью-то голову в доски палубы, вот только кто и чью?

– Дубец! – рявкнул я и кивнул на струг, корма которого уже колыхалась, но нос так и не удавалось стащить с мягкого речного песка.

Тот неохотно кивнул, выскользнув из строя по направлению к стругу, и почти сразу же раздался новый истошный вопль:

– Убили! Отца Антония убили!

И новый рев, на сей раз со стороны отступившей в сторону ватаги:

– Убили!

– Бей!

– А-а-а!

– Всем в струг! – скомандовал я, уже представляя, что в нем увижу, и ожидания сбылись точь-в-точь, включая самые тягостные.

На палубе лежал мертвый Травень, рядом священник с окровавленной головой, которому прямо на живот, словно вымаливая прощение, преклонил голову Никитка Голицын с болтом в груди, и чуть поодаль бледный Архипушка с разряженным арбалетом.

Дубец виновато смотрел на меня, разводя руками, – мол, не успел я.

Жаль, конечно, что все так вышло, – этот боярский сынок куда ценнее был бы для нас в качестве заложника, ну да теперь ничего не попишешь, и я досадливо отмахнулся, одобрительно хлопнув по плечу альбиноса, выводя из оцепенения:

– Молодчина, парень, а собаке собачья смерть. – Предупредив: – Гляди не высовывайся.

Оборону на струге мы заняли по всем правилам, но пришлось тяжко, хотя нет – это слово тут мелковато, а вот каким заменить – не знаю.

Зато точно знаю другое – без гитары мы бы не выстояли. Это железно.

Нет, речь идет не том, что я ринулся в каюту, схватил ее, и вдохновленные моим пением ратники принялись крушить всех и вся.

Еще раз повторюсь, дело происходит на Руси, а не в Голливуде.

Однако гитара действительно помогла, только раньше, потому что сейчас, хоть она и продолжала лежать в футляре, а тот в каюте, но парни пели сами – каждый свое, что ему больше всего запомнилось, понравилось, полюбилось, забралось в душу.

Мотив не соблюдался, да, собственно говоря, и пением это назвать можно было лишь условно. Скорее они просто произносили строки, правда, с душой. Не знаю, стали бы они петь сами по своей инициативе, но раз так распорядился воевода, который зря не прикажет, – надо выполнять.

Для чего я велел им это?

Тут сразу два плюса.

Во-первых, связь. Ослабел голос у соседа слева или затих совсем – это сигнал, чтоб ты пришел ему на выручку, и одновременно предупреждение самому: теперь могут напасть и слева.

Во-вторых, песня действительно вдохновляет воина. В том числе и в бою. Это я знаю точно.

Да, не всякая, а выборочно, так ведь я и не приказывал исполнять какую-то конкретную – которая в душу запала, ту и пой.

Да и про свои «гитарные» ничего не говорил – вдруг кому-то вообще не запомнилось ни одной строки. Но, как ни удивительно, исполняли только то, что я пел им в эти три вечера. Незнакомых мне не было ни одной.

– И когда рядом рухнет израненный друг, – хрипло выплевывал из себя стоящий слева Ждан, – и над первой потерей ты взвоешь, скорбя, – и снова взгляд на тело убитого Травня, с которым он был так дружен, – и когда ты без кожи останешься вдруг...

– А крысы пусть уходят с корабля! Они мешают схватке бесшабашной! – Это уже справа от меня Самоха, которому не далее как вчера я напророчил судьбу первого русского адмирала, после чего и исполнил «Корсара», только заменив кольт на саблю.

– Погляди, как их ли... ца гру... бы, – с запинкой выговорил и умолк голос Ждана, неловко оседающего набок, словно устал и собрался прилечь поспать.

– И всегда позади воронье... – подхватил я, но дальше, про гробы, не стал.

Вместо этого я не глядя ухватил на ощупь сунутый мне сзади в руку взведенный арбалет, разрядил его в чью-то рожу и похвалил:

– Молодец, Архипушка, этого тоже запиши на свой счет.

Мальчишка-альбинос действительно настолько здорово мне помогал, что я даже не стал бранить его за непослушание – в бою не до того. Да и бесполезно, честно говоря, – тот все равно не послушался.

Всего стрелков-снайперов, которым я еще перед переговорами запретил вступать без крайней нужды в рубку на саблях, было пятеро, из коих одного убили, пока они пытались столкнуть струг на воду.

Остальные четверо, поровну поделив борта и участки, метались каждый по своему сектору, заряжая и всаживая очередной болт в упорно лезущие к нам рожи.

Так вот, мне приходилось легче всего именно потому, что нашелся и пятый заряжающий – Архипушка. Не зря я его от нечего делать научил, пока мы плыли, этому нехитрому делу, и теперь примерно два или даже три раза в минуту – поди посчитай – я мог всадить стрелу в какую-нибудь озверело оскаленную морду.

Причем подавал он их мне весьма удобно, даже не было нужды поворачиваться: сразу на ощупь схватил и тут же чпок – уноси готовенького.

Вдали, на носу струга, тоже цитировали: кто звонко, кто хрипло, а кто уже со стоном – не иначе как подранили. Что за строки – не понять, да и некогда прислушиваться.

Разве лишь один голос доносился до нас очень отчетливо, да и немудрено – Одинец всегда отличался могучим, далеко не юношеским басом.

Странно, что даже он цитировал именно то, что исполнял я.

Странно, потому что парень, когда дело заходило о книжной учебе, всегда жаловался на дырявую память и до сих пор еле-еле читал по складам, да и то с черепашьей скоростью три слова в минуту.

Если бы не это, он давно был бы в спецназе, как и просился, – заветная мечта, но я медлил, надеясь, что такой мощный стимул вдохновит его на учебу.

Так что ж, получается, память у парня ни при чем – эвон как выводит. Правда, не совсем точно, иногда меняет слова, но смысл один к одному: