нечто вроде идолопоклонства. Впрочем, земля покоилась сорок лет, и сам Гедеон мирно дожил до глубокой старости, оставив от своих многих жен семьдесят сыновей, и главнее всего ту добрую славу, которая дала ему впоследствии великую честь быть записанным в число славнейших героев веры (Евр. XI, 32). По смерти Гедеона жестоковыйный и неверный народ опять «стал блудно ходить в след Ваалов», забыл своего Господа Бога, который избавлял его от окружающих врагов, и даже «дому Гедеонову не сделал милости за всеблагодеяния, какие он сделал Израилю». Наступили смуты, и этим вздумал воспользоваться побочный сын Гедеона от его сихемской наложницы, Авимелех, и решил присвоить себе царскую власть, от которой отказался сам Гедеон. Войдя в соглашение с родственниками своей матери, он собрал войско, напал на Офру, где жили сыновья Гедеона, и, избив их, добился затем провозглашения себя царем. Из семидесяти сыновей Гедеона спасся только один младший сын Иофам. С вершины Гаризима, высившегося над городом Сихемом, он обратился к вероломным жителям с обличительной притчей, в которой под видом дерев, избиравших себе царя, изобразил несправедливость народа и коварство Авимелеха: смоковница и виноградная лоза отказались принять на себя царское достоинство, а колючий репейник сразу принял предложение и приглашал всех покоиться под своею тенью. Это, по-видимому, образумило сихемлян. Едва прошло три года, как между ними и Авимелехом начались раздоры, поведшие к междоусобию; разъяренный самозванец осадил город, разрушил его и засыпал солью, а городскую башню, в которой укрылись жители, сжег вместе с тысячей бывших в ней мужчин и женщин. При осаде другого непокорного города, Тевеца, он был ранен обломком мельничного жернова, брошенным в него женщиной, и, стыдясь умереть от руки женщины, велел своему оруженосцу пронзить его мечом. «Так воздал Бог Авимелеху за злодеяние, которое он сделал отцу своему, убив семьдесят братьев своих», и так бесславно окончилась первая попытка самовольно основать царскую власть в народе израильском.

Во время управления двух следующих судей, Фолы и Иаира, израильтяне, по-видимому, наслаждались миром и благоденствием, но это благоденствие лишь еще более усилило идолопоклонство и развращение среди народа, который начал без разбора «служить Ваалам, Астартам, и богам арамейским, и богам сидонским, и богам моавитским, и богам аммонитским, и богам филистимским», забыв только единого истинного Господа Бога. «И воспылал гнев Господа на Израиля, и Он предал их в руки филистимлян и в руки аммонитян. Они теснили и мучили сынов израилевых восемнадцать лет».

Постигшее бедствие было тем тяжелее, что враги теснили народ одновременно с двух сторон — с востока и запада. По обыкновению, бедствие это опять заставило израильтян обратиться с мольбой о помощи к забытому им своему Господу; но на этот раз и Господь в праведном гневе Своем отвечал им: «Вы оставили Меня, и стали служить другим богам; за то Я не буду уже спасать вас. Пойдите, взывайте к богам, которых вы избрали, пусть они спасают вас в тесное для вас время». Но милосердие Божие беспредельно. Когда израильтяне в покаянии обратились к Нему опять и отвергли чужих богов, став служить только Господу, то «не потерпела душа Его страдания Израилева», и Он послал им избавителя в лице Иеффая. Это был даже по своему происхождению вполне сын своего распущенного времени. Мать его была блудница из Галаада, в заиорданском полуколене Манассиином, и он, лишенный своими сводными братьями наследства в доме своего незаконного отца, удалился в вольную землю Тов и там, собрав около себя праздных и бездомных людей, сделался начальником шайки грабителей. Но с своей вольницей Иеффай не забывал и патриотического долга и потому он делал нападения на врагов своей страны, отбивая у них стада и караваны. Отвага и храбрость его обратили на него внимание старейшин Галаада, особенно страдавшего от нападений аммонитян, и они пригласили его стать во главе их для борьбы с врагами. Иеффаю тяжело было принимать приглашение от старейшин города, где он потерпел страшную обиду и несправедливость. Но любовь к родине превозмогла, и он, выговорив себе условие главенства в народе в качестве судии, принял предложение. Став во главе быстро образовавшегося отряда, он выступил против неприятеля, но сначала попытался уладить дело мирным путем и вступил с аммонитянами в переговоры для определения прав двух враждующих народов на заиорданские области. При этом Иеффай обнаружил тонкое знание всей предыдущей истории завоевания земли израильтянами и, опираясь на исторические данные, требовал удаления аммонитян. Когда же аммонитяне гордо отвергли всякие мирные предложения, заявив свои притязания на все заиорданские области, то Иеффай вынужден был добиваться своего права оружием. Сильный собственным мужеством и одушевлением народа, он выступил в поход, но перед этим, по обычаю древнего времени, дал обет Господу, говоря: «Если Ты предашь аммонитян в руки мои, то, по возвращении моем с миром от аммонитян, что́ выйдет от ворот дома моего навстречу мне, будет Господу, и вознесу сие на всесожжение». Поход был успешен, неприятель разбит и смирен.

С торжеством победитель возвратился в свой город Массифу и направился к своему дому. «И вот дочь его выходит навстречу ему с тимпанами и ликами», его единственная дочь, хотевшая более всех отпраздновать победу своего отца-победителя. Как громом поражен был несчастный отец. «Когда он увидел ее, разодрал одежду свою и сказал: ах, дочь моя! ты сразила меня; и ты в числе нарушителей покоя моего! я отверз о тебе уста мои пред Господом и не могу отречься». Узнав страшную тайну, мужественная дочь храброго отца, однако же, не предалась беспомощному отчаянию и просила у него только двухмесячного срока, чтобы пойти на горы и оплакать девство свое с подругами своими. «По прошествии двух месяцев она возвратилась к отцу своему, и он совершил над нею обет свой, который дал, и она не познала мужа». Что касается способа исполнения обета, то вследствие таинственной неясности библейского текста он понимается различно. Одни толкователи (по преимуществу древние) понимают его в буквальном смысле, что именно девица действительно была принесена в жертву всесожжения; но некоторые новейшие толкователи, основываясь на ясном запрещении человеческих жертв в Моисеевом законе (Лев. XVIII, 21; XX, 2–5; Втор. XII, 31; XVIII, 10), полагают, что она осталась только в девстве и посвящена была на служение скинии. На такой смысл обета, по-видимому, указывает и то выражение, что дочь Иеффая оплакивала не свою молодость, а свое «девство», и что она умерла «не познав мужа», т. е. в девственном (по обету) состоянии.

Но Иеффая ожидало еще и другое испытание. Ему пришлось быть свидетелем печального события, показывавшего,