Тэйнтер стоит на той же почве, что и Чейссон и прочие теоретики от теории сложности, демонстрируя, что цивилизации – это сложные системы[60]. Он показывает, что, поскольку сложность системы увеличивается, вклады, которые требуются для поддержания системы, увеличиваются экспоненциально – именно то явление, которое Чейссон позже определит с точки зрения сложности в целом. Говоря о вкладе для поддержания системы, Тэйнтер имеет в виду не совсем те единицы измерения энергии, которые использует Чейссон, но, скорее, разнообразные запасы энергии, включая труд, урожай, орошение и продукты, и всё из этого может быть переведено в деньги и использоваться для транзакций. Тэйнтер даже пошел дальше в своем анализе и показал, что не только вклады увеличиваются экспоненциально вместе с масштабом цивилизации, но и продукция цивилизаций и государств уменьшается с каждым увеличением вклада, если измерять в предоставляемых услугах и общественных благах.

Это феномен, знакомый любому экономисту-первокурснику – закон сокращающихся доходов. В сущности, общество просит своих членов платить больше налогов, и они получают меньше государственных услуг. Феномен сокращающихся доходов представляет собой арку, которая сначала поднимается, затем становится плоской и, наконец, снижается. Таким образом, арка-кривая сокращающихся доходов совпадает с кривой зарождения, упадка и разрушения цивилизаций.

Основная идея Тэйнтера заключается в том, что отношения между людьми и обществом с точки зрения прибыли и расходов со временем меняются. Споры о том, «хорошее» ли правительство или «плохое», налоги «высокие» или «низкие», лучше всего разрешаются помещением общества на обратную кривую. В начале цивилизации доходы от вкладов в развитие очень высоки. Относительно малый вклад времени и усилий в проект орошения может принести достаточно большой доход в виде еды фермеру. Краткие периоды военной службы, поделенные между всеми членами общества, могут принести мир и безопасность. Сравнительно малые бюрократические усилия для организации орошения, защиты и прочих услуг того же рода могут быть весьма эффективными – в отличие от ситуационного наблюдения.

В начале цивилизации бюджет, использованный для изобретения огня, был равен нулю, а вот преимущества от его изобретения были неисчислимы. Сравним это с затратами на разработку нового поколения «Боингов», которые не оказали особого влияния на развитие воздушных путешествий. Эта динамика имеет неразрывную связь с предполагаемой выгодой от увеличения государственных расходов.

С течением времени и с увеличением сложности доходы от инвестирования в общество начинают снижаться и становятся отрицательными. Когда завершены простые проекты орошения, общество переключается на более крупные проекты, покрывающие большее пространство, но с гораздо меньшим количеством воды. Бюрократические организации, вначале эффективные, превращаются в препятствия на пути к улучшению и больше заботятся о собственной сохранности, чем о том, чтобы служить обществу. Элита, управляющая общественными институтами, постепенно начинает пристальнее следить за своим куском пирога, чем за благосостоянием общества в целом. Элита общества идет от управления к паразитированию. Она ведет себя как пиявка на теле общества и принимает участие в том, что экономисты называют мздоимством, или аккумуляцией богатства с помощью непродуктивных способов – например, финансовое дело в эпоху постмодерна.

К 2011 году скопилось достаточно доказательств того, что США опустили обратную кривую до того уровня, где усилия большего количества людей приводили к тому, что общество получало меньшую, тогда как элита – бо́льшую часть дохода. 25 менеджеров фондов хеджирования имели на счетах более $22 млрд в 2010 году, тогда как 44 млн американцев пользовались продуктовыми талонами. Зарплата директоров за год (с 2009‑го до 2010‑го) увеличилась на 27 %, тогда как более 20 млн американцев были безработными или хотели работать, но найти работу не могли. Среди занятых американцев на государство работало большее количество людей, чем в сферах строительства, земледелия, рыболовства, шахтерского дела и прочих.

Один из лучших способов измерить отношения мздоимства между элитой и обычными гражданами в экономике в эпоху стагнации – это коэффициент Джини, мера неравенства доходов; чем выше коэффициент, тем больше неравенство. В 2006 году, вскоре после того, как начался кризис, коэффициент в США достиг пика в 47, что сильно отличалось от самого низкого показателя в 38,6, установленного в 1968 году после двух десятилетий стабильного доллара, привязанного к золоту. В 2007 году коэффициент Джини стал снижаться, но опять поднялся в 2009‑м и продолжал расти. Коэффициент Джини для США приближается к коэффициенту для Мексики, которая является классическим олигархическим обществом, характеризующимся неравномерным распределением доходов и концентрацией богатства в руках элиты.

Другой вариант измерения мздоимства элиты – это коэффициент количества денег, заработанных 20 % американцев, в сравнении с количеством, заработанным теми, кто живет за чертой бедности. Эта пропорция изменилась с 7,7: 1 в 1968 году до 14,5: 1 в 2010‑м. Эти тренды в обоих коэффициентах совпадают с исследованиями Тэйнтера по поводу падения цивилизаций. Когда общество предлагает своей основной части отрицательный доход, эта часть выходит из игры, что дестабилизирует общество.

В своей теории сокращающихся доходов Тэйнтер находит независимую переменную для краха цивилизации. Более традиционные историки указывали на такие факторы, как землетрясения, засухи или нашествия варваров, но Тэйнтер показывает, что цивилизации, которые были побеждены варварами, до этого отражали нашествия варваров не один раз, а цивилизации, разрушенные землетрясениями, и до этого отстраивались после землетрясений. Что в итоге важно, так это не нашествие или землетрясение, но – ответ на это. Те общества, которые не перегружены налогами, могут спокойно восстановиться после кризиса, а те, что перегружены, быстро сдаются. Когда варвары в конце концов победили Римскую империю, они были встречены с распростертыми объятиями; не было никакого сопротивления. Фермеры, веками страдавшие от римской политики обесценивания валюты и огромных налогов, считали, что варвары не могут быть хуже римлян. На самом деле в силу того, что варвары оперировали гораздо более простыми понятиями, чем римляне, они могли предложить земледельцам защиту по низкой цене.

Тэйнтер добавляет еще одно важное наблюдение, которое имеет явное отношение к обществу XXI века. Есть разница между крахом всей цивилизации и крахом отдельных обществ или наций внутри цивилизации. Когда Рим пал, это был крах всей цивилизации, потому что не было никакого независимого общества, чтобы занять его место. Напротив, европейская цивилизация не рухнула снова после XVI века, так как каждую освобождающуюся нишу тут же занимало другое государство. Падение Испании или Венеции совпало с подъемом Англии или Нидерландов. С точки зрения теории сложности сегодняшний глобализированный мир скорее напоминает зависимые районы Римской империи, чем автономные государства средневековой и современной Европы. С точки зрения Тэйнтера, «коллапс, если и когда он снова случится, в этот раз будет всемирным. Государство не сможет потерпеть крах в одиночестве. Оно потянет за собой всю мировую цивилизацию».