Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он не замечал бега времени и, будто смакуя момент открытия, ходил по своему жилищу, на разные лады повторяя короткую фразу, в которой укладывалась вся история сотворения живого мира.
— Свет солнца дал жизнь…
Бог РА, будучи сам светом и огнём, поделился своей плотью, дал её часть и тем самым возжёг новый, никогда прежде не существовавший свет и огонь. Он был МУЖ — носитель огня и семени, ибо магический знак Ж стоит в конце слова. А приняла его ЖЕНА, некая иная его суть, способная сама производить огонь и свет из единой искры-семени. Но что это? Кто это? Вторая половина божества, другая его ипостась?.. Или отдельная самостоятельная суть, богиня, принимающая семя света? Но почему тогда на втором месте стоит жизнь, а не ЖЕНА?
Ответа в этом букваре не было, да и не могло быть, поскольку он составлялся или, скорее всего, переписывался из Весты в семнадцатом веке как учебник для детского возраста, когда азбучные истины воспринимаются, как и любая неопровержимая данность, без всяких вопросов.
Так кто же она, принявшая Семя РА и родившая ЖИЗНЬ? Земля как планета, как солнцеподобная или как невеста РА? Земля — Жена единосущного божества?..
Он отыскал в свитке знак З, стоящий после Ж, сразу же за всеми пояснениями и комментариями, и только начал вчитываться, как услышал осторожный стук в дверь. Вспомнив о «заговоре» с Варгой, Мамонт торопливо спрятал Буквицу, запоздало откликнулся:
— Входи!
— Здравствуй, Мамонт, — на пороге очутился юноша лет семнадцати, в рубище-униформе, только опоясанный не простым ремешком, а широким кожаным поясом с орнаментом и подвесками — точь-в-точь такой пояс получил из рук Стратига когда-то и сын Алёша, отправляясь на реку Ура.
— Здравствуй, — отозвался Мамонт, обескураженный появлением ночного гостя.
— Я знаю, ты не спишь, и потому пришёл, — заспешил оправдаться он. — Но если нарушил твоё одиночество — сейчас же уйду.
— Нет, всё в порядке. Входи! Я и в самом деле не сплю… Кто ты?
— Я — Варга! — с гордостью произнёс юноша. — Ура!
И тут же заставил Мамонта смутиться — по оплошности он не спрятал деревянную шкатулку от букваря.
— Буквица! Почему она у тебя в каморке?.. Из Хранилища ничего нельзя выносить, даже такой щепоти соли! Впрочем, да… Извини, Мамонт. Вероятно, тебе и это позволено…
Последние слова он произнёс с грустью, при этом с лёгкой завистью глядя на Мамонта. Тут же поправился:
— Я сейчас занимаюсь уроком по Буквице. Сочиняю свидетельство черноризца Феодора…
— Которое отыщет потом женщина по имени Светлана Жарникова на Белом озере?
— Да! — горячо подхватил юный Варга. — Несмотря на то, что она сейчас противится этому и пытается изменить свою судьбу. Ей следует ехать на Белое озеро и поселиться там на месте, где когда-то пребывал Страга Севера, известный в миру как князь Синеус, брат Рюрика. А она поддалась увещеваниям кощеев и стремится жить в Санкт-Петербурге! Это же мёртвое место! Мёртвый город! Редкий гой способен выжить на берегах Невы, а всякий изгой там становится трижды изгоем и даже гаснет в его глазах малейшее мерцание света… Но я пришёл не по этому поводу, Мамонт. Покажи мне сокола!
— Сокола?..
— Знак Валькирии! Который у тебя на груди…
— Зачем тебе это, Варга?
Юноша чуть смутился.
— Никогда не видел… такой награды рока.
Мамонт вытащил из-под тесного стоячего воротничка хламиды железный медальон, погрел о него ладонь и показал Варге. Не прикасаясь и не дыша, тот минуту рассматривал сокола, затем вдруг отпрянул, возмутился.
— Что ты с ним сделал?! Почему он деформирован?
— В медальон попала пуля, — объяснил Мамонт.
— Пуля? Какая пуля?
— В меня стреляли… женщина. Пуля из пистолета «Макарова». Пробила на груди магазин с патронами и ударилась о медальон.
— Ах да! — воскликнул юноша. — Это она защитила тебя. Обережный круг! Валькирия всегда держит над избранником обережный круг… Ты Счастливый Безумец!
— Меня всё время называли Мамонтом, — признался он. — Но здесь я уже от второго Варги слышу о счастливом безумии… Почему?
— Мамонт — это и есть Счастливый Безумец! — засмеялся юноша. — Одно из нормальных состояний живой мыслящей материи. А первоначально их было три вида, но теплокровный гигант исчез, остались два — муравей и пчела… Ты можешь на минуту зайти в мою каморку?
— Зачем?
— Мне это нужно! Мы пройдём тихо, никто не услышит.
Мамонт нехотя согласился. В «гостиничном» коридоре горел притушенный ночной свет, и портреты на стенах, казалось, смотрят из глубокой воды.
— Кто это, на картинах? — спросил он шёпотом.
— Великие гои, — просто ответил Варга, ступая на цыпочках. — Вон, смотри, Ломоносов, знаменитый Варга… А вон Стратиг, маршал Жуков — это из тех, кто известен миру… Сейчас я другой портрет покажу!
Он ввёл Мамонта в свою каморку, ничем не отличавшуюся от его, так же крадучись приблизился к стене и медленно отвёл край тяжёлой старой портьеры. За ней оказалась репродукция с картины Константина Васильева «Валькирия».
— Это она? Она такая?
Мамонт отрицательно помотал головой: кажется, Варга был влюблён в Валькирию, никогда им не виданную…
— Такой я её никогда не видел…
— А какая же она?!
— Обыкновенная… Земная, что ли, — попробовал описать её Мамонт.
— Ну конечно же земная! — подхватил юноша. — Потому что всегда живёт на земле, под солнцем! И спускается к нам всего один раз в жизни, когда исполнится двенадцать лет… Я жду! Она скоро придёт. Четыре года назад сюда приходила Дева с Востока, но тогда я исполнял урок на реке Ура, потому не застал… А сейчас придёт Валькирия Юга. Потому что нынче ей исполняется двенадцать. А сейчас она пока на реке Ганга…
— Мне казалось, моя Дева — единственная, — поделился Мамонт, заражаясь его откровенностью.
— Так и есть. Твоя — единственная. Но Валькирии живут во всех частях света. Твоя — хозяйка Севера.
— Но почему же она сейчас на Балканах! На Западе?
— Ты же знаешь, она за что-то была наказана Владыкой Святых Гор. Ей сохранили волосы, но назвали Карной.
— Ты не знаешь, за что её наказали?
— Природа Валькирий и их жизнь таинственны… Однако ты должен знать, за что! Или хотя бы догадываться. Ты и Святогор обязаны знать…
— Да-да, я знаю, — заспешил Мамонт. — А Владыка… Он часто спускается в копи?
— Владыка бывает здесь всегда, — поскучнел Варга. — Только его никто не увидит, если он этого не пожелает…