Местные переглянулись.

Что-то почудилось Игорю в этом взгляде, что-то особое. Он насторожился.

— А куда идете? — уточнил старший.

— Не знаю еще. Может быть… в Россию. — Морозов прищурился, ожидая, какая будет реакция.

— Да, мы слышали, что там хорошо, — серьезно кивнул старший. — Но в город вам лучше не ходить. Тут не будут рады.

— Понимаю. — Игорь почувствовал, как кровь приливает к лицу. — Мы обойдем стороной.

Эстонец махнул рукой.

— Идите сейчас. Много крику было. Мы скажем, что собаки дрались.

Игорь позвал детей. Они шустро, гуськом спустились вниз и пошли к выходу. Молча, без пререканий.

— Как детский сад. — Стукнулось в спину. — Все твои?

Игорь обернулся в дверях. Ответил не сразу.

— Все мои.

И они пошли дальше.

Вдоль дорог попадались хутора. Чаще всего покинутые или сгоревшие. Иногда вдалеке чернели свежевспаханные поля, и от таких мест Игорь уводил детей как можно дальше.

Когда им хотелось есть, они ели. Игорь экономил запасы, но не жадничал. По ночам его бил сухой, болезненный кашель. Вскоре плохо себя почувствовала и Аня.

Сначала Морозов заметил, что она стала плохо есть. Шла медленно, тяжело. Он потрогал лоб девочки: горячий, как печка.

Игорь устроил внеочередной привал, разжег костер при помощи найденных в одном из домов годных спичек в целлофановом пакете.

Велел ребятам, чтобы собирали сухие палки. В небольшой закопченной кастрюле вскипятил воды. Нашел в подлеске заросли ежевики и дикой малины. Ободрался, но ягод и листьев набрал. Когда вернулся к костру, обнаружил, что дети сами сообразили по хозяйству. Андрюшка сидел у больной Ани и менял ей влажную повязку на лбу. Коля и Олег неуклюже нарезали соленое мясо. Старались тонкими ломтиками, но получалось плохо. Максим сидел возле сестры и гладил ее по руке.

Игорь обратил внимание, что черты лица у девочки опасно заострились.

В кастрюле побулькивала вода.

Игорь осторожно истолок ягоды в Аниной кружке, залил эту смесь кипятком. В оставшуюся воду высыпал листья, дал покипеть, снял кастрюлю с огня.

— С чего решил, что компресс поможет? — спросил Морозов у Андрюшки.

— Не знаю, — мальчик пожал плечами. — Бабушка так делала.

— Хорошо. — Морозов погладил сына по голове.

Тут же рядом очутились Коля с Олегом.

— А мы мясо нарезали.

— И вы молодцы, — сказал Игорь, обнимая братьев. — Всё правильно сделали. Всё хорошо. И Максим молодец…

— Он же ничего не делает, — нахмурился Олег.

— Ты не прав. — Морозов покачал головой. — Он сестре тепло свое дарит, а это важно. Больному человеку надо знать, что его любят, что жалеют. От этого и здоровья прибавляется, и болеть не так тяжело.

Олег ничего не ответил, но было видно: что-то соображает.

Игорь дорезал мяса. Очистил одну рыбку. Навязал пару петель для того, чтобы поставить силки, а когда собрался уходить, обнаружил, что все мальчишки сидят рядом с девочкой и по очереди гладят ее по голове.

— Смотрите, не загладьте до лысины. Я пойду силки растяну.

Ползая по кустам, Игорь почуял запах дыма. Сначала он не обратил на это внимания, думая, что это наносит от их костра. Но вскоре запах сделался сильнее. По небу плыли низкие облака, и дым, предвещая дождь, стлался по земле.

Пожар? Нет, у пожара иной запах. Этот дым пах едой.

Морозов нарезал несколько кругов по окрестностям и, наконец, наткнулся на хутор.

Здесь стоял небольшой дом с частично провалившейся крышей. Пространство перед крыльцом было аккуратно выкошено, одичавшие и разросшиеся яблони — подрезаны. Кое-где хозяева начали поднимать плетень.

Морозов обошел хутор и обнаружил, что на заднем дворе за загородкой ходят с подрезанными крыльями утки.

Здесь жили не временщики.

Игорь осторожно отошел от построек, вернулся к детям. Он напоил Аню малиновым морсом, добавив в сладкую взвесь настой из листьев. Укутал девочку поплотнее.

Аня легла на бок, обхватила Сипсика и закрыла глаза.

От еды отказалась.

Игорь с тревогой потрогал лоб девочки. Потный. Это хорошо или плохо?

— Кажется, хорошо…

Морозов вспомнил детство. Тогда его, часто болеющего бронхитами, поили сладким чаем и держали под одеялом, чтобы пропотел.

Мальчишки разбрелись по округе и, вооружившись палками, что- то искали в траве. Смысла этой игры Морозов не понимал. Да и не старался особенно. Главное, поели.

Игоря слегка волновало соседство с хутором.

В другое время он бы просто ушел куда-нибудь. Но сейчас, с больным ребенком, это было практически невозможно. Приходилось рисковать.

Так прошел день. Пацаны исследовали окрестности. Натаскали лягушек и ежевики. Из ягод Игорь сварил компот. Лягушачьи лапки зажарил на прутиках. Морозов удивлялся, как легко, оказывается, человек может перейти с обычной пищи на экстремальную. На вкус лапки напоминали то ли мидий, то ли курятину. Ничего особенного, съедобно.

К вечеру погода испортилась.

Ветер пригнал с севера тяжелые тучи. Игорь накидывал шалаш из еловых ветвей и с тревогой косился на приближающуюся грозу. От сильного дождя никаким лапником не укроешься, вымокнут все до нитки… А сейчас это было уже опасно — простуда могла перерасти во что-то более серьезное.

Когда с неба упали первые холодные капли, Игорь отбросил ветки и решительно поднялся. Нужно было действовать.

Он закинул за спину мешок, подхватил Аню, укутанную в покрывало, и крикнул мальчишкам:

— Не отставать!

До хутора они добрались без проблем. Морозов понял, что за время обитания в диких условиях научился сносно ориентироваться на местности, будто какой-то животный инстинкт проснулся. Около ограды Игорь остановился, прислушался. В оконцах горел тусклый свет.

— А сейчас — очень тихо… — прошептал Морозов парням.

Налетевший порыв ветра заглушил его слова. В небе заворчал гром. Дождь припустил, и Игорь перешагнул через плетень.

Во время прошлого визита Морозов разглядел, что часть здания, та, где когда-то был то ли сарай, то ли хлев, покосилась. Крыша в том месте завалилась набок, поднять ее у хозяев пока руки не дошли. Туда Игорь и привел свой детский сад. Под перекошенной, но не полностью прохудившейся крышей можно было переждать непогоду.

Место действительно было неплохое. Шифер хоть и потрескался, но все же от воды защищал. Обвалившаяся часть крыши служила естественной стеной, и проход в помещение, заваленное свежим сеном, был только один.