Что же касается непосредственно затронутых боями немецких солдат, то они отчасти не стеснялись складывать оружие перед русскими. Уже 7 мая в 8.00 Пражское радио сообщило, что немецкие подразделения «толпами» сдаются власовским солдатам; «вся улица», по словам очевидца, стала «сплошным военным лагерем власовских частей» [516]. Когда 1-му полку удалось побудить сложить оружие сильный немецкий гарнизон на Лобковицовой площади, вокруг которой уже несколько дней шли бои, и взять в плен около 500 человек, это означало большой успех, изменивший ситуацию во всем центре города [517]. Хотя и приходилось делать скидку на немецкие центры сопротивления, например, в районе Градчан, стадиона Страхов и Дейвице, вечером 7 мая 1945 г. в руках частей РОА все же находились крупные части города. 1-я дивизия как бы поделила Прагу на две половины, создав тем самым препятствие соединению наступавших с севера и юга немецких оперативных частей [518]. Русские сообщения говорят о 4000–10 000 немецких военнопленных, переданных чехам к вечеру 7 мая, но это число, конечно, завышено [519]. Ведь не всюду солдатам РОА удавалось продвигаться без боя. В некоторых местах им приходилось преодолевать упорное сопротивление и при очистке города занимать «дом за домом». Чешские наблюдатели единодушно подчеркивают героизм, проявленный ими в этих боях. «Власовцы сражались очень храбро и с сильным духом самопожертвования, – писал позднее д-р Махотка, – многие из них без прикрытия наступали посреди улиц и стреляли по окнам и слуховым окнам, из которых вели огонь немцы… Власовские солдаты воевали с восточным презрением к смерти… Казалось, они прямо ищут смерти в бою с немцами, чтобы не попасть в руки Красной Армии» [520]. Неудивительно, что повстанцы воспринимали этих русских как освободителей и с благодарностью приветствовали вмешательство РОА. Отношение чешского населения к солдатам единодушно характеризуется как «очень хорошее» и «братское»: «Население встречало и приветствовало их с энтузиазмом».

Однако политические предпосылки вмешательства 1-й дивизии РОА исчезли уже к моменту начала Пражской операции. 6 мая главнокомандующий силами союзников генерал Эйзенхауэр, следуя просьбе начальника Генерального штаба Красной Армии генерала армии Антонова от 5 мая, отверг соответствующие предложения командующего американской 3-й армией (12-я армейская группа) генерала Паттона и запретил продвижение через линию Карлсбад – Пильзен – Будвайс на восток для взятия Праги [521]. Тем самым – к большому сожалению и для чехов-националистов – больше не существовало перспективы занятия Праги американскими войсками. Очевидные вскоре последствия этого приказа глубоко повлияли на настроение тех, кто сражался в Праге. Так, первоначальная надежда власовских солдат и чехов-националистов, что «некоммунистические и антикоммунистические силы» получат «преобладание» в столице, начала уступать место глубокому отрезвлению. Правда, сердечный прием населением Праги и бесперебойное сотрудничество с чешским военным командованием «Бартош» уже смогли временно затушевать двойственное впечатление от заявлений Чешского национального совета. И лишь в течение дня 7 мая стали множиться признаки мрачных предзнаменований.

Когда Чешский национальный совет утром этого дня политически дистанцировался по радио от «действий генерала Власова против немецких войск», подполковник Архипов отправился на бронемашине к военному командованию «Бартош» и попросил у начальника штаба подполковника Бюргера уточнений. Он и получил от него успокоительные заверения в том, что касалось лояльности чешских военных, но ему дали понять, что военное командование не в состоянии вести политические действия против Национального совета [522]. Но Бюргер все же хотел, пока РОА помогала чехам, распространить следующее заявление, сформулированное Архиповым: «Героическая армия генерала Власова, поспешившая на помощь нашим чешским братьям, продолжает очищать город от немцев». В Праге на участке подполковника Скленаржа, с утренних часов 7 мая проявлялась и активность советской миссии, сброшенной на парашютах. Командир 1-го полка, который по желанию чешской стороны выделил взвод для охраны Дома радио, чтобы успокоить чехов, направил взвод и на охрану советской миссии, которую они считали союзной. Архипову позвонил глава этой миссии капитан Соколов, и состоялся следующий телефонный разговор [523].

Архипов: «У телефона командир 1-го полка 1-й дивизии РОА».

Соколов: «Добрый день, товарищ полковник. Говорит капитан Соколов».

Архипов: «Добрый день, капитан».

Соколов: «Товарищ полковник, Вы убеждены, что сможете очистить Прагу от СС своими силами?»

Архипов: «Да».

В ответ на преувеличенные данные о силе его полка Соколов сказал: «Да, с таким полком можно воевать. Скажите, товарищ полковник, могу я доложить в Москву, что полк сражается за товарища Сталина и за Россию?»

Архипов: «За Россию – да, но не за товарища Сталина».

Примечательный телефонный разговор завершился так.

Соколов: «Но Вы ведь присягали товарищу Сталину и наверняка окончили в Советском Союзе военную академию и военное училище!»

Архипов: «Я окончил военное училище в Москве, но при царе, в 1914 г. Товарищу Сталину я не присягал. Я офицер РОА и дал присягу генералу А.А. Власову».

Соколов: «Теперь мне все ясно».

О совершенно аналогичном случае доложил майор Костенко из района действий разведывательного батальона. Советский агент передал здесь командиру дивизии пожелание Сталина, чтобы Буняченко «со всей своей дивизией возвратился в объятия Родины». Майор Швеннингер стал свидетелем, как генерал-майор Буняченко в ответ на это «направил Сталину приглашение, непереводимое на немецкий язык» [524]. То, что положение РОА в Праге в политическом отношении действительно становится все более шатким, проявилось в вечерние часы 7 мая, когда на участке полка Сахарова появились несколько американских бронемашин с корреспондентами печати, которые в своей полной неосведомленности сначала приняли солдат РОА за «союзников Красной Армии», а в конечном итоге не нашли ничего лучшего, как сказать, что борьба русских в Праге будет способствовать «искуплению их вины перед Советским государством за сотрудничество с немцами». На офицеров РОА этот первый контакт с американцами и их очевидная политическая наивность произвели просто ужасающее впечатление [525].

Во всяком случае, с вечера 7 мая в штабе дивизии больше не осталось сомнений в том, что Прагу займет советская, а не американская армия. В этих условиях 7 мая в 23.00 генерал-майор Буняченко, скрепя сердце, дал приказ прекратить боевые действия и вывести свои войска из города. Майор Швеннингер, как свидетель, сообщает, что в глазах его стояли слезы, а лица всех присутствующих «выражали глубокую безнадежность», когда чешские офицеры, которые также пришли, чтобы проинформировать о положении дел, прощались со штабом дивизии. Поздно вечером было снято охранение на западном берегу Влтавы, между Прагой и Збраславом, до рассвета части очистили также центр и остальные части города. Правда, 2-й полк еще утром 8 мая в районе Сливенца юго-западнее Праги вел перестрелку с частями войск СС. Но в тот же день в 12.00 было сообщено, что части 1-й дивизии РОА по шоссе Прага – Бероун в полном составе отходят на запад [526]. Русские и немецкие войска, «только что сражавшиеся друг с другом», причем кое-где ожесточенно, теперь «как два брата-врага» совместно устремились, местами – колонна в колонну, к американским линиям восточнее Пильзена.