Теперь она знала: для того чтобы они с Мартой обрели друг друга. Откуда-то издалека до Маргариты донесся голос директора детского дома:

– Фотографию девочка сжимала в руках, когда ее нашли, но она не помнила, кто эти люди, изображенные на снимке. Умершую бабушку она тоже не помнила. Даже имени своего не знала. Видимо, потрясение было настолько сильным, что сознание услужливо стерло все трагические воспоминания. Но прошлая жизнь дала о себе знать. Мама Марты была пианисткой, и дочь, судя по всему, унаследовала ее талант. А бабушка, очевидно, знала французский. Мне рассказывали, что на даче нашли много словарей и тетрадей с записями на французском. Так что шансон – явление из прошлой жизни Марты.

– А сама Марта никогда не интересовалась тем, как оказалась в детском доме? Не спрашивала, кто ее родители?

– В том-то и дело, что нет. И врачи не велели рассказывать до тех пор, пока она сама не спросит. И предупредили, что спросит, скорее всего, тогда, когда сознание начнет возвращать ей какие-то воспоминания. Хотя, скорее всего, память подбрасывает ей какие-то видения во сне уже сейчас, но об этом мне ничего не известно. Во всяком случае, у меня девочка ни о чем не спрашивала. Поэтому я и решила все рассказать вам. Теперь если она спросит, то спросит у вас. Возьмите. – Директор подвинула к Марте снимок мужчины и женщины. Маргарита с трудом подавила желание отбросить от себя фотографию, зачем-то зажмурилась, подцепила ее кончиками ногтей, будто пропитанную ядом, и брезгливо бросила в сумочку.

– Хорошо. Если Марта спросит, я все расскажу. – «Не совсем все, конечно. Только то, что известно директору. А мое останется при мне. Кажется, я когда-то писала о своих переживаниях в дневнике. Только где он теперь, тот дневник? Давно заброшен на старые антресоли. И незачем стряхивать пыль с выцветших от времени страниц». Маргарита улыбнулась через силу:

– Теперь мы можем пригласить девочку?

– Сейчас. Есть еще кое-что. Точнее, основное, в чем заключается проблема…

– Я слушаю.

– Врачи сказали, что есть два варианта восстановления памяти. Один – спокойный и щадящий, который не может нанести вреда сознанию девочки. В этом случае происходит постепенное восстановление в памяти каких-то эпизодов. Чаще всего это происходит во сне. Человек привыкает к картинке, воспринимает ее спокойно и, когда осознает, что вместо сна ему видится явь, не испытывает потрясения. – Директор замолчала, а Маргарита молчать не могла:

– А второй вариант?

– Память возвращается резко и сразу. И тут могут возникнуть проблемы. Никто не знает глубину и силу переживаний, что заставили мозг девочки полностью вычеркнуть из памяти детство. Возможно, потрясение было настолько серьезным, что, обрушившись на человека с новой силой, может вызвать некоторое помешательство.

Маргарита не любила голословных рассуждений, во всем нужны были четкость и ясность. Она спросила:

– Можно как-то предотвратить такое развитие событий?

– Стопроцентно нет. Мозг человека непредсказуем, и невозможно с абсолютной точностью предвидеть, какие процессы в нем разовьются с течением времени. Однако есть некоторые факторы, которые определенно могут вызвать резкое восстановление памяти и которых следует избегать.

– Назовите.

– Новый сильный стресс или резкая гормональная перестройка.

– Ну, стрессов в жизни избежать трудно. Вряд ли я смогу уберечь Марту от всех превратностей судьбы. А гормональная перестройка – это, по-моему, удел врачей.

– Достаточно посещать эндокринолога раз в год и не рожать слишком рано, чтобы сильный выброс гормонов не подействовал пагубно на организм.

– Не так уж и сложно. – Теперь Маргарита улыбнулась с облегчением.

– Наверное. Теперь все в какой-то мере зависит и от вас. – Директор протянула руку, и Маргарита искренне ее пожала, поблагодарила:

– Спасибо.

Женщина кивнула и сказала:

– Удачи!

Маргарита очень рассчитывала на то, что это пожелание обязательно исполнится, но коварная птица счастья снова облетела ее дом стороной.

Конкурс длился уже два месяца, а Егор до сих пор не был на съемках и даже не смотрел трансляцию действа. На самом деле он не слишком этим интересовался. Идея себя оправдала, и владелец агентства разрывался на части между инвесторами, телевизионщиками и кучей компаний, жаждущих теперь заполучить Егора в консультанты по развитию своего бизнеса. На работе снова кипела жизнь, сияли краски, господствовало хорошее настроение, задор и улыбки. А вот о доме своем Егор этого сказать не мог. Семейная жизнь чахла и увядала. В квартире его встречали серость, хмурое лицо и уныние. Сын, конечно, не унывал. Всегда мчался к отцу с сияющим личиком, вытягивал ручонки и вис на шее, начиная рассказывать сразу обо всех школьных новостях. Но Егор с Минькой встречался редко. Он приходил, когда сын уже спал, а встать, чтобы проводить сына в школу, не было сил. Когда почти ежедневно приходишь в двенадцать ночи и еще сидишь до двух над каким-нибудь проектом, просто физически не можешь вылезти из постели в семь утра. Вылезаешь ближе к одиннадцати, ясное дело, в препаршивом настроении, готовым спустить собак на всех и все, что находится рядом и позволяет себе шевелиться. А Маша шевелилась. И не тихо и незаметно, а нарочито громко и возмущенно: хлопала дверьми, гремела кастрюлями, с шумом выжимала половую тряпку и стучала шваброй по плинтусам. Егор морщился, хватался за голову и терпел. Иногда предлагал:

– Может, наймем домработницу?

– А я что буду делать?

– На работу ко мне пойдешь. Мне нужны толковые люди.

– Издеваешься?

– Серьезно.

Ответом служило ледяное молчание. Почему? Он ведь и не думал шутить. Казалось, жена вела какую-то войну, холодную и непримиримую, но Егор никогда не мог предугадать начало очередного сражения. К тому же виноватым себя не чувствовал, а потому не собирался вывешивать белый флаг. Он же ради них старается, ради Миньки и Маши, а она не ценит, думает, ему работа важнее. Ну, бросит он все, и что дальше? В Америку все поедут? Под крылышко к муженьку тещи? Этого еще не хватало! Егор привык сам платить по своим счетам, сам нести ответственность. Не только за семью, кстати, но и за работников агентства. Как он людям, которые сейчас пашут как проклятые, в глаза посмотрит и объявит о закрытии? Просто пригласит в кабинет и скажет: «Всем спасибо. Все свободны. Я устал, мне надоело, хочу сидеть возле жениной юбки»? Если бы и правда надоело, может, именно так и сказал бы. Но Егор получал удовольствие от бешеного темпа, от ощущения движения, да просто от осознания оправданности своей идеи. Ему обрывали телефон, нахваливая конкурс. Его просили похлопотать на телеканале о каких-то других проектах. Его поздравляли, им восхищались. В глазах людей он был гораздо более значимым, чем раньше, и только Маша – Маша, которая должна была бы и восхищаться, и гордиться, и ценить больше других, демонстрировала полное неприятие происходящего.