Я снова посмотрела в формуляр, снова на Огдена:

— Это значит, что я свободна?

Он шумно вздохнул:

— Не совсем. Все составлено и подписано господином Квинтом, но документ нужно зарегистрировать в Товарной палате. Я не знаю, почему он не сделал это сразу, почему оставил господину Варию. Не спрашивай. Как только завершится регистрация, ты станешь свободной. Со дня подписания, а не со дня регистрации. Теоретически ты уже свободна.

Я снова пробежала глазами по формуляру. Пункты, пункты, пункты. Меня описывали, как предмет. Рост, вес, возраст и прочее… Меня будто выпотрошили на этом казенном бланке и собрали обратно. Но один из пунктов был не заполнен.

Я посмотрела на Огдена:

— Кажется, здесь не все… Не вписано происхождение.

Паук лишь пожал плечами:

— Я тебе не отвечу, потому что понятия не имею. Полагаю, господин Варий добавит то, что сочтет нужным. Теперь ведь это не имеет особого значения.

Я кивнула, снова посмотрела на документ. Просто формуляр. Я была растеряна. Чувствовала себя так, будто меня выкинули в открытый космос, и я болталась в пустоте. И не за что было ухватиться. Конечно, я ничего не осознавала. Я всю свою жизнь была рабыней. Пусть даже в доме Ника Сверта это было формально, но была. Я никогда не думала о себе, как о свободном человеке. Ведь я даже не знала, как это — полностью распоряжаться собой. У меня не было ни дома, ни денег… Меня никто нигде не ждал.

Я подняла голову:

— Куда я теперь?

— Господин Варий распорядился, чтобы я отвез тебя в порт и посадил на корабль до Форсы, когда все будет готово. Тебе откроют счет в Имперском банке. Ты сможешь купить дом, и ни в чем не будешь нуждаться. Ни ты, ни ребенок.

С каждым словом вместо радости я ощущала тяжесть на плечах. Кирпич за кирпичом. Понимая, что тогда все будет кончено. Бесповоротно, наверняка. Но если человека, ради которого я была бы готова остаться здесь, не раздумывая, больше никогда не будет рядом — то и мне здесь нечего было делать. Без него эта планета — чужая. Наш ребенок вырастет вдали от Сердца Империи, не подозревая о своем происхождении, не зная отца, но у него будет самая любящая мать. И он будет свободным.

Свободным.

Он будет другим человеком, совсем не таким, как его проклятый брат. Я не позволю.

Я утерла вновь проступившие слезы. Теперь спокойные, горькие. Окинула взглядом убогую комнату. Такого мертвого запустения я не видела даже на базах работорговцев. Но, если все так, как утверждал паук… Я посмотрела на Огдена:

— Тогда почему сейчас вы привезли меня сюда, а не к господину Варию? Зачем сюда?

Тот лишь кивал:

— Потому что Невий первым делом отправится прямиком туда. И неизвестно, чем это обернется. Лучше держаться подальше. Господину Варию надо скорее устроить это дело, а не плясать вокруг мальчишки. Надеюсь, завтра к вечеру все будет улажено. Переночуешь здесь, так надежнее.

Я больше не возражала. Прикрыла живот ладонями, поглаживая. Теперь я ощущала под пальцами едва-едва наметившуюся окружность, и внутри разливалось теплое счастье. Сейчас я изо всех сил цеплялась за него. Мы потерпим. Мы будем сильными.

За грязным окном уже чернела ночь. Огден опустил жалюзи, завел меня в смежную комнату. Показал продавленную кровать, неожиданно протянул запечатанную в пластик упаковку постельного белья. Оно пахло новой тканью, чистотой, свежестью. Только теперь я заметила, что уже совершенно не замечала зловония этого места. Ощущала лишь запах ткани.

Огден встал в дверном проеме:

— Я уйду рано. Если проснешься — меня уже не будет — оставайся здесь. Не выходи за дверь. Поняла?

Я кивнула:

— А здесь есть кто-то еще?

— Есть, на нижних этажах. Верхние давно опустели, поэтому… мы наверху. На весь этаж только в этой квартире уцелела проводка. — Он выхватил из моих рук белье, отшвырнул на кровать: — Оставь пока. Покажу рефрижератор.

Огден провел меня в крошечную кухню, черную от копоти и грязи, выдвинул холодильный ящик:

— Здесь — чистая вода в баллонах. В контейнерах — готовая еда. Печь работает через раз, но разогреть — хватит. Краны лучше не открывать — вода не пригодна.

— И внизу живут без воды? — сама не знаю, зачем спросила.

— На улице есть колонки. А сюда, попробуй, натаскай.

Я кивнула:

— Когда вы вернетесь?

— К вечеру. Может, раньше. Зависит от того как будут обстоять дела. Если очень повезет — в ночь улетишь. Просто сиди и жди.

Я снова кивнула и поспешила уйти.

Я была благодарна собственной усталости — в эту ночь она избавила меня от снов, от мыслей. От всего избавила. Я уснула мгновенно, едва голова коснулась свернутого валиком покрывала. Провалилась в черноту, будто умерла вместе с Квинтом.

А утром Огдена уже не было.

Говорят, самое мучительное на свете — это ждать. Час за часом, минута за минутой. Я бесконечно слонялась по этой ужасной квартире, чтобы хоть чем-то занять себя. Даже попыталась навести хоть какой-то порядок, разложить вещи. Здесь не было часов. Я могла лишь смотреть в грязное окно и наблюдать, как серое утро сменяется серым днем. Лишь далеко-далеко между высотками удавалось иногда разглядеть клочок голубого неба.

Здесь было душно, будто не хватало воздуха. Я достала баллон с водой и постоянно пила — так становилось немного легче. Есть не хотелось. Так было всегда: малейшее волнение — и я начисто лишалась аппетита. Но сейчас я была не одна, и я должна была есть. Я разогрела один из контейнеров с куском толстого мясного пирога. Это оказалось даже вкусно.

За окном стало темнеть, и тревожность, которую я изо всех сил старалась задавить днем, стала бесконтрольной. Я металась от двери к окну, прислушивалась, стараясь различить шаги или рев старого корвета, но слышала лишь глухую тишину. Совсем стемнело. Я опустила жалюзи, как вчера это делал Огден. Но снова и снова заглядывала в окно, надеясь различить свет его фонаря.

Я бесконечно уговаривала себя, что паук вот-вот вернется с хорошими вестями, и уже сейчас я смогу выйти отсюда. Но он не возвращался. Внутри начало скрести отвратительное предчувствие, что он попросту меня бросил. Я гнала эту мысль, как могла, старалась искать зацепки, оправдания, но с каждой минутой они были все ничтожнее.

Я поставила табурет перед дверью и ждала. Должно быть, в эти мгновения я воплощала собой ожидание. Вставала, подходила к окну и снова возвращалась на табурет. Я уже ни о чем не думала. Беспокойство сменилось оцепенением. Я пыталась оправдать его темнотой, что Огден сидит в корвете где-то рядом и просто ждет дня, не решаясь пробираться железной паутиной в темноте.

Ночь сменилась серым утром. Огден не вернулся.

Наверное, был полдень. Я не знала точно, но серая муть за окном казалась предельно светлой. Я все так же сидела на табурете, но теперь лицом к окну. Бессонная ночь вымотала меня, и я чувствовала чудовищную усталость одновременно с зудящим внутри напряжением. Затекшие ноги, дрожащие пальцы, которые слушались с трудом. Я прилагала усилие, чтобы управлять своим телом.