В докладе же 13 апреля 1928 года Бухарин удовлетворенно констатировал: "После разгрома оппозиции (троцкистской. — В.К.) вся наша партия, естественно, должна приняться за деловую работу". Однако всего лишь через полтора месяца, 28 мая, Сталин неожиданно выступил с заявлением о необходимости неотложной коллективизации (об этом подробно говорилось выше). И, как иронически писал 7 февраля 1930 года — уже в Константинополе — высланный из СССР Троцкий, "правое крыло (Бухарин, Рыков, Томский) порвало со Сталиным, обвинив его в троцкизме…".

Благодаря этому конфликту со Сталиным Бухарин обрел, пользуясь модным сегодня словечком, имидж "защитника крестьянства" — крестьянства в целом, включая «кулаков» — и потому чуть ли не патриота, — поскольку речь шла прежде всего о русском крестьянстве; именно так его необоснованно воспринимал, в частности, ряд писателей есенинского круга. И в наше время сей бухаринский имидж внедрен в сознание самых широких кругов.

В действительности же Бухарин, выступая против "сплошной коллективизации", стремился «защищать» тем самым вовсе не крестьянство, а большевистскую власть, для которой, по его убеждению, крестьянское сопротивление представляло смертельную опасность. В своем вызвавшем резкие нападки Сталина докладе "Политическое завещание Ленина" (21 января 1929 года) он заявил, что, "если возникнут _*серьёзные классовые разногласия*_" (выделено самим Бухариным) между рабочим классом и крестьянством, "гибель Советской республики неизбежна".

И нетрудно показать, что своей репутацией защитника крестьянства и даже — страшно подумать! — кулака Бухарин целиком и полностью обязан именно Сталину и его сподвижникам по борьбе с "правым уклоном". Стремясь всячески очернить Бухарина, ему совершенно безосновательно приписали тогда эти ни в коей мере не свойственные ему устремления (для политической борьбы такое искажение взглядов противника — дело типичное).

По мере развертывания коллективизации Бухарин убедился в том, что ни о какой "гибели Советской республики" не может идти речи, и в статье, опубликованной в «Правде» 19 февраля 1930 года, далеко «обгоняя» самого Сталина, громогласно заявил, что с кулаками "нужно разговаривать языком свинца" (эти его слова уже цитировались).

После этого с Бухарина были полностью сняты те — в сущности, чисто клеветнические — обвинения, в силу которых он предстал как некий пособник кулачества; сохранилось лишь обвинение в крайнем преувеличении кулацкой опасности. Судите сами: в своем "заключительном слове" на XVI съезде партии (2 июля 1930 года) Сталин свел всю «вину» Бухарина и "правого уклона" в целом к необоснованной «тревоге», которую вызвало у них решение о "чрезвычайных мерах против кулаков": "Помните, — вопрошал Сталин, — какую истерику закатывали нам по этому случаю лидеры правой оппозиции?.. "Не лучше ли проводить либеральную политику в отношении кулаков? Смотрите, как бы чего не вышло из этой затеи"… Появилась у нас где-либо трудность, загвоздка, — они уже в тревоге… приходят в ужас и начинают вопить о катастрофе, о гибели Советской власти… И — "пошла писать губерния"… Бухарин пишет по этому поводу тезисы и посылает их в ЦК, утверждая, что политика ЦК довела страну до гибели… Рыков присоединяется к тезисам Бухарина… Правда, потом, через год, когда всякому дураку становится ясно, что… опасность не стоит и выеденного яйца, правые уклонисты начинают приходить в себя… заявляя, что они не боятся… Но это через год. А пока — извольте-ка маяться с этими канительщиками…"

Поскольку с лидеров так называемых «правых» были тем самым сняты заведомо клеветнические обвинения в защите кулаков, то есть "классового врага", Бухарин, Рыков и Томский тут же, 13 июля 1930 года, были переизбраны членами ЦК партии — то есть высшего эшелона власти, состоявшего тогда всего из семи десятков человек. «Врагами» эти трое «оказались» намного позднее, в 1937 году; в 1929-1930-м они потеряли только свои места на самой что ни есть вершине власти — в Политбюро ЦК (ранее роль Бухарина была сравнима лишь с ролью самого Сталина).

Но Бухарин — и в этом он не отличался от Троцкого — был полностью чужд повороту, начавшемуся в 1934 году. Ю.В. Емельянов в своей уже упомянутой книге о Бухарине совершенно справедливо писал: "Н.И. Бухарин безоговорочно принял и плоды "сплошной коллективизации", и меры против кулачества. Однако там, где позиция руководства вступала в полный конфликт с его идеями, он как мог оказывал сопротивление новому курсу. По словам С. Коэна (американский биограф Бухарина. — В.К.), "Бухарин попросту отказывался от уступок и не участвовал в неонационалистической реабилитации царизма". Так как ясно, что под "реабилитацией царизма" С. Коэн имеет в виду частичные попытки восстановить уважение к достижениям прошлого России и что никакой реабилитации царизма на самом деле не происходило, становится очевидным, — заключает Ю.В. Емельянов, — что непримиримый протест Бухарина вызывало возвращение с начала (вернее, с середины — В.К.) 30-х годов в учебники истории и публикации имен героев русской истории, свидетельств побед русского народа" (цит. соч., с. 291).

Между прочим, то же самое писал о Бухарине и совершенно другой исследователь — сионист М.С. Агурский: "О нем сложилось немало легенд, и одна из них заключается в том, что он якобы был настоящим русским человеком, близко к сердцу бравшим страдания русского народа и в особенности крестьянства…"; на деле же "Бухарин испытывал подлинную ненависть к русскому прошлому… он до самого конца пытался сражаться, как только мог, с русским национализмом… Он говорил (имеется в виду статья Бухарина в редактируемой им газете «Известия» от 21 января 1936 года. — В.К.), что русские были нацией Обломовых, а слово «русский» было синонимом жандарма и т. п. Правда, при этом Бухарин прославлял современный ему русский рабочий класс за то, что ему удалось победить в себе отрицательное наследие прошлого (как и Сталин до 1934 года. — В.К.). «Правда» резко отозвалась на эту статью Бухарина: "Партия всегда (сие, конечно, никак не соответствовало действительности! — В.К.) боролась против… "Иванов, не помнящих родства", пытающихся окрасить все историческое прошлое нашей страны в сплошной черный цвет" (цитируется «Правда» от 10 февраля 1936 года).

* * *

Как уже говорилось, «реабилитация» исторического прошлого была лишь одним из проявлений того поворота, той «контрреволюции», которая совершалась в 1930-х годах, но проявлением особенно наглядным, особенно выразительным, — почему и уместно говорить о нем подробно. Троцкий определил «восстановление» в 1935 году дореволюционных воинских званий как "самый оглушительный" удар по "принципам Октябрьской революции". Но едва ли иначе воспринимал это «восстановление» столь, казалось бы, далекий от Троцкого Бухарин (Троцкий, кстати сказать, относился к нему с презрением, именуя его в своем кругу "Колей Балаболкиным"). Неприятие и в какой-то мере прямое сопротивление «реставрации» было присуще преобладающему большинству революционных деятелей.

Правда, это неприятие чем дальше, тем менее выражалось открыто, публично, что вполне понятно: ведь дело шло о неприятии «поворота», становившегося к середине 1930-х годов одной из основ политико-идеологического курса страны! Ю.В. Емельянов говорит по этому поводу: "Н.И. Бухарин активно не принял… поворота в отношении прошлого. Он никак не мог принять и упорно продолжал клеймить «рабское», "азиатское" прошлое России, обзывая её "нацией Обломовых". Лишь в Т936 году это вызвало огонь критики, и Бухарин отрекся от столь любимого ярлыка, который он придумал для своей Родины" (цит. соч., с. 292); имеется в виду «покаянная» бухаринская статья, опубликованная в редактируемых им «Известиях» через три дня после нападок на него в «Правде», 14 февраля 1936 года.