Во время отбивки матрицы, вероятно, по недосмотру мастера, клише были перепутаны. Английские коммерсанты встали на место свиней, а свиньи заняли место лордов. Причем текстовки не только не облегчали положение, но звучали явно с намеком, с издевкой. К тому же внешний образ лордов не отличался изяществом: полные, обрюзгшие лица, подслеповатые глаза, слегка вздернутые носы. Короче сказать, одно к другому, как назло.

Прискорбный казус был обнаружен, когда более тысячи экземпляров газеты разнесли по новосибирским адресам, в том числе газету доставили в гостиницу «Доходный дом», в которой остановились коммерсанты.

Я обратился немедленно за помощью к органам госбезопасности. Было решено в Новосибирске газету изъять любой ценой. Что касается изъятия газеты из районов края, то с этим было проще. Газета пока дальше почтовых вагонов не ушла, и возврат ее был обеспечен соответствующей телеграммой в почтовые отделения под личную ответственность начальников.

К середине дня в Новосибирске были собраны все газеты за минусом одного экземпляра, который не вернул как раз почтовый узел гостиницы «Доходный дом». Думалось: итак наши старания окончились пустыми хлопотами. Теперь остается ждать дипломатического скандала. Почему-то казалось, что недостающийся экземпляр оказался у коммерсантов, только у них, и ни у кого более.

Но вот прошло два дня, и английские коммерсанты уехали из Новосибирска. «В Москве поднимут скандал. Здесь почему-то сочли неудобным», — рассуждали мы в редакции.

Однако прошла неделя, потом еще неделя, а намеков на скандал не поступало.

Высоцкий позвал меня в крайком партии, с грустной усмешкой сказал:

— Ну, Георгий, считай, что пронесло! Может быть, тот единственный экземпляр, который не вернули нам из гостиницы, сослужил кому-то хорошую службу. В тот день повсюду в городе продавали селедку. А все ж случай памятный, и сделай из него выводы до конца…

Выводы приходилось делать из всего, а из этого факта особенно. Никогда больше я не допускал в своей редакционной практике, чтоб на полосе, на одной линии ставились два клише, никогда я не позволял, чтобы критический материал на внутренние темы так неразделимо соседствовал с материалом о международной жизни.

А самое главное, я решился еще на одну меру, которая хотя и требовала от меня новых усилий, тем не менее я сознательно пошел на это.

После приправки номера на ротации, я просматривал номер и подписывал его. Происходило это чаще всего в три часа ночи. Ночной рассыльник типографии привозил его мне на квартиру. Благо, что дом, в котором я имел комнату в коммунальном общежитии, находился в трех кварталах от типографии. Чтобы не беспокоить жильцов, была устроена специальная сигнализация: колокольчик, висевший у кровати, соединялся с проволокой, выходившей через форточку окна на улицу. Я просыпался мгновенно, заслышав позвякивание колокольчика, открывал окно, просматривал полосы и возвращал их рассыльному, успокоенный, я засыпал в ту же минуту до утра.

Так прошло месяца три. С наступлением холодов пришлось этот порядок изменить. Были введены ночные дежурства ответственных сотрудников, с последующим отгулом на целые сутки. В конечном итоге мы все-таки добились своего — ляпусы в газете сократились если не совсем, то в значительной мере.

Помимо основного издания газета «Большевистская смена» имела два, а временами и три выездных издания. Из этих двух-трех изданий одно было постоянным. Оно выходило в Ново-Кузнецке на строительстве третьей домны металлургического комбината, которое считалось подшефным комсомолу Западной Сибири.

Еще одна выездная редакция «Большевистской смены» работала на строительстве второго Обского моста в Новосибирске. Эта стройка тоже была подшефной комсомолу. Наконец, третью выездную редакцию мы считали сельской. Она работала главным образом в дни сева или уборки. Мы направляли ее в разные районы — но чаще всего в Калманскую МТС, где газета пользовалась расположением как дирекции МТС, так и политотдела станции, который возглавлял Ян Петрович Рыневич, имевший большой опыт партийной работы в разных условиях, вплоть до подполья в Прибалтике.

Организация выездных редакций на важных объектах пятилетки было в те годы делом весьма распространенным. Такие редакции организовывали и центральные газеты, и местные. Практический эффект от таких инициатив был огромный, а затраты — организационные и материальные — минимальными.

Во главе выездных редакций стояли штатные сотрудники (два-три товарища), они стразу же опирались на рабселькоровский актив, вступали в деловой контакт с партийными и комсомольскими организациями, быстро входили во все проблемы на стройках и в колхозах и, обнажая недостатки, выявляя лучших людей, оказывали существенную помощь в выполнении народнохозяйственных задач.

Конечно, сложностей возникало немало. Чаще всего они подстерегали организаторов на первых порах: выездное издание хотя и выходило в свет в одну четвертую полного газетного листа, но его надо было где-то напечатать, а напечатав — доставить к месту распространения. Компактных передвижных типографий было мало и приходилось искать где-то поблизости стационарные типографии и там пристраиваться кое-как.

У выездных редакций была и вторая задача — они выполняли обязанности корреспондентских пунктов основного издания, снабжая газету материалами на темы текущей жизни. Но как ни сложно было все это делать — работа шла, приносила удовлетворение, так как люди очень ценили вмешательство печатного слова в их дела.

Я старался самым внимательным образом следить за нашими выездными изданиями. Естественно, по значению на первом месте стояла выездная редакция на строительстве комсомольской домны. Туда мне пришлось выезжать неоднократно.

Незабываемое впечатление производила в ту пору строительная площадка Кузнецкого металлургического комбината. Она простиралась на десятки километров. Ни днем ни ночью не затихала здесь работа. Мне довелось видеть строительную площадку и летом, и зимой, и в солнечную погоду, и в глубокое ненастье. Осматривал я ее и с высоты лесов домен и мартенов, и со дна котлованов. И всегда возникало впечатление, что завод-чудо вырастает, как дерево-гигант из земли, опираясь на могучие корни, скрытые в недрах, это дерево стелет свои ветви по равнине, раздвигая сопки, озера, чащобы леса к горизонту.

После Великой Отечественной войны пришлось мне бывать на многих стройках страны, да и зарубежных стран. Удивляло несчетное число разных машин, которые гудели, шумели, потрясали землю, вздымали в небеса стрелы чуть ли не до самых облаков. И невольно вспоминалось строительство Кузнецкого комбината. Машин всякого рода настолько было мало, что не они были деталью строительного пейзажа. Человек с лопатой и тачкой, конь, запряженный в сани с ящиком, наполненным землей, — вот что бросалось в глаза. Все это, казалось, движется в беспорядочном лабиринте насыпей песка и глины, штабелей огнеупорного кирпича, нагромождения каких-то хитроумных конструкций из стали и чугуна.

Когда домны и мартены запылали и стали выдавать долгожданный металл стране, я вновь приехал в Кузнецк. Мне верилось и не верилось, что я хожу по той же самой земле, которая была взрыта до основания простыми лопатами, загромождена кирпичом и железом до небес, и вот приведена теперь с великой целесообразностью в то состояние, которое являет новь, сотворенную не мирозданием, как эти горы верхней Томи или реки Шории, а человеком, его умом и руками.