Этот рассказ традиционен в социальном отношении, но более кровав, чем «Поэма» Эрмольда Нигелла — что по сути соответствует реальной жестокости боя при Гастингсе. Гильом Пуатевинский и Ги Амьенский делают в своих рассказах разные акценты, но не слишком противоречат друг другу. Они по-настоящему расходятся только в оценке роли одного из знатных соратников Вильгельма — графа Евстахия Булонского. На самом деле Евстахий был в какой-то мере его соперником, и их взаимное доверие не было безоговорочным: он передал Вильгельму в заложники одного из сыновей, несомненно, будущего Готфрида Бульонского… Согласно Гильому Пуатевинскому, Евстахий Булонский почти что изменил герцогу, посоветовав ему обратиться в бегство во время вечерней контратаки англосаксов[109],, и это подготовило его мятеж в следующем году (1067). Ги Амьенский, напротив, наделяет Евстахия благовидной ролью, когда тот отдает своего коня выбитому из седла герцогу. Это блистательный помощник командующего при Гастингсе. Важной фигурой он выглядит и на гобелене из Байё : это он указывает пальцем на Вильгельма другим бойцам в момент, когда пошел слух о гибели последнего (илл. вкладки, с. II).

Все три рассказа (история, поэма и гобелен) сходятся в минимизации роли пехоты, даже роли бойцов из «средней» (то есть мелкой) знати, сведя эту роль к символическому насилию, столь привычному для многих источников… «Оруженосцы», которые в день подвигов оставались в тени, впоследствии — как мы видели — заклеймены как участники бесчинств.

Тем не менее никто из авторов всех трех повествований не осмеливается скрывать, что Гастингс был резней. Разве всё, что делает Гильом Пуатевинский, чтобы обелить герцога, не доказывает этого ipso facto) Ги Амьенский отмечает, что в конце битвы лес англичан пошел под топор. И на нижней кайме гобелена в самом деле разбросаны головы, обезглавленные и пронзенные тела в конвульсиях.

У григорианской Церкви, столь приверженной миру между христианами, от этой картины поворотило с души. Она как будто досадовала, что передала знамя святого Петра. Нормандские епископы предписали покаяние, словно перекликающееся с покаянием после битвы при Суассоне в 923 г., а один папский легат, Эрменфрид Сьонский, утвердил это покаяние в 1070 г. Однако он по-разному отнесся к наемным бойцам, искавшим наживы, которые были обязаны покаяться за совершенные человекоубийства по полной форме, и к людям, пришедшим на «публичную войну», то есть нормандским подданным и вассалам Вильгельма, выполнявшим свой долг, что смягчало их вину.

Что касается царствования Вильгельма в Англии, оно ничем не напоминает властвование какого-нибудь Геральда Орильякского в школьном представлении. Перебив при Гастингсе множество благородных англичан, он не мог объединить обе элиты, заключив мир храбрых на франкский манер. Правда, те из знатных эрлов, которые не участвовали в битве, сначала как будто перешли на сторону победителя. Но отношения быстро испортились, и они погибли, убитые либо своими как «коллаборационисты», либо по приказу Вильгельма как «скрытые участники сопротивления». Кстати, даже нормандские и французские магнаты не раз вступали на путь мятежа. Король Вильгельм в таких случаях приговаривал их к конфискации владений, к изгнанию, к пожизненному заключению. Таким образом, если нечто рыцарское (полурыцарское) после 1066 г. в Англию и было привнесено, то это касалось отношений между завоевателями-французами. Именно так представляют дело Джон Джиллингем и Мэтью Стрикленд.

По отношению к городам и сельской местности Вильгельм Завоеватель тоже не проявил всего того великодушия, какое воспевал в нем Гильом Пуатевинский. Он разгромил Эксетер, отказавшийся ему подчиниться, и опустошил земли к северу от реки Хамбер, весь Йоркшир, осуществляя косвенную месть в широких масштабах. Его войска, сжигая дома и урожай, убивая скот, устроили настоящую гекатомбу среди христиан, которые во множестве гибли от голода. Ордерик Виталий, отцом которого был француз (клирик), а матерью англичанка, очень резко осуждал нового короля за это. В своей книге он упоминает о громком протесте одного христианина — Гимонда из Сен-Лéфруа, местечка близ Кана. Этот аббат отказался, в отличие от многих собратьев, в таких условиях принимать должность и бенефиций за Ла-Маншем. Потом, в 1073 г., он оказался епископом Аверсы в норманнской Италии — несомненно, став им в результате компромисса между папой Григорием и королем Вильгельмом.

В общем, боюсь, Вильгельм и французы за короткое время, за осень 1066 г., принесли в Англию не рыцарство, а резню и грабеж. Во всяком случае почти ничего иного не позволили им обстоятельства жизни англосаксов, их поведение и позиция (может, только это и было рыцарским?). Нормандец лишь сделал сеньорами французских рыцарей с их конями и замками, с их презрением к вилланам и намерением как можно активней эксплуатировать труд последних — вместо тэнов, погибших при Гастингсе, порой в обществе их вдов и дочерей. Именно феодальная сторона отношения этих рыцарей к королю или друг к другу в конечном счете и придает английской истории некую рыцарскую окраску — проявившуюся прежде всего в междоусобной войне времен короля Стефана (1135–1154). До Ричарда Львиное Сердце еще не было турниров — англо-нормандец Вильгельм Маршал с 1060 по 1080 г. блистать будет во Франции. Рыцарство в Англии — это французские рыцари, которые могли шиковать за счет порабощенных английских масс.

Поэтому, если мы хотим проследить за историей рыцарства, нам надо будет вернуться во Францию, а именно в пределы Нормандии, вместе с тремя сыновьями Вильгельма Завоевателя.

Прежде всего более внимательно присмотримся к знаменитому вышитому гобелену (вышивке, broderie, а не ковру, tapisserie) из Байё , к двум его частям — поездке Гарольда в Нормандию и его клятвопреступлению (1064), Божьему суду над ним при Гастингсе (1066). Мы почти с уверенностью можем считать заказчиком гобелена Одона, епископа Байё , единоутробного брата короля Вильгельма. Вильгельм Пуатевинский еще раз озадачивает нас безапелляционным заявлением: он уверяет, что этот прелат, которому Вильгельм делегировал власть в Кенте, внушал страх и командовал, но при этом сам не носил оружия. Однако как изображен Одон из Байё на гобелене? Он находится на поле боя, на нем парадный доспех и роскошный шлем. Конечно, он не сталкивается с врагом непосредственно, не пронзает его, это не он сползает на шею коня, стремясь дотянуться До англичанина, но он размахивает булавой (на своем пастырском жезле) и по меньшей мере издает боевой клич, ободряя нормандских бойцов[110]. После этого его вполне можно счесть заказчиком этого гобелена, авторы которого изображают битву при Гастингсе судом Божьим и от одного края полотна до другого превозносят красоту коней и оружия, приукрашивая Францию 1064 г. и английское побережье 1066 г. и скрывая, что были еще и кровь, заложники, простолюдины…