Я бросилась к окну у письменного стола и опять же едва не задохнулась, увидев знакомые очертания нашего дворика, синего забора с воротами, широкую автостраду Николаевского шоссе и дальнюю линию за распаханным полем чернозёма уже во всю зеленеющего горизонта лесной полосы. Тут уж, как говорится, без лишних комментариев. Ну, а после, пришлось пройтись по всему классическому сценарию данного жанра. Почти не помня себя и не чувствуя ног, я пулей вылетела из спальни, проскочила в три прыжка оба коротких лестничных пролёта и влетела по инерции в гостиную, притормозив уже где-то после перепрыгнутого порога.

Папа, как обычно смотрел утренние новости, сидя в своём любимом кресле и допивая первую порцию свежезаваренного кофе. Катька тоже успела спуститься и даже принять душ, о чём говорили водруженная на её голову здоровенная чалма из полотенца и затянутый на талии махровым поясом банный халат. Как всегда, перед тем, как подняться в свою комнату и включить на всю ивановскую свой любимый фен, она копалась на книжных полках с копиями рабочей документации и каталогами мебельной фирмы наших родителей, чтобы до завтрака и ухода из дома успеть разобраться с финансовыми вопросами о поставках материалов в мастерскую. В общем, ничего нового. Даже на меня не обратили никакого внимания.

– Пап! – я бросилась отцу на шею, едва ли соображая, что делаю, как и не находя в себе сил совладать с буйством накрывших меня враз эмоций.

– Господи, что такое? – тот от неожиданности чуть было кружку с пультом из рук не выронил, но всё равно довольно заулыбался, подставляя небритую щёку под град моих хаотичных поцелуев. – Ты же вернулась всего несколько дней назад, а ведёшь себя так, будто только-только с трапа самолёта спустилась, при чём после полугодовой вахты на Севере.

– Мне просто приснился сон. Невероятно дикий и страшно безумный сон, будто меня почти на месяц выкрали из дома. – нет, я вовсе не верила в то, что говорила. Скорее, испытывала лёгкий шок от совершенно несоответствующего для истинной реальности поведения отца и старшей сестры. Для них я уже давным-давно вернулась из Парижа и продолжала жить вместе с ними привычной для всех жизнью! Тут уж точно недолго и умом слегка тронуться. – Наверное, во всём виновата поездка. Что-то оставила в моём подсознании не совсем хорошее.

– Ну, да, после недельного похода по Парижу только и осталось, что лить слёзы по нашей гречке. – съязвила Катька, направляясь гарцующей по «подиуму» лебёдушкой с парой папок увесистых каталогов в нежных рученьках. И да, с закрученным в длинную шишку-чалму полотенцем на гордо поднятой голове.

– А знаешь, ты права. Я готова сейчас съесть хоть целую кастрюлю гречки! И в гробу я видела сыр с плесенью и прочие переоцененные деликатесы вроде фуа-гра! – удержаться от соблазна подскочить к сестре, схватить её слегка ошалевшую и что дури затискать в ревностных объятиях, увы, но у меня опять не вышло. Это было сильнее всех базовых инстинктов вместе взятых, как и не менее дичайшее желание запрыгать по всей гостиной в безумной пляске ликующего от безудержной радости ребёнка. Правда, от последнего я кое-как, но-таки удержалась.

– Совсем сдурела что ли? – возмутилась чуть ли не до крика Катька, хотя скрыть собственной столь красочно ошалевшей улыбки всё равно не смогла.

– Да ладно тебе, тоже мне принцесса на горошине. Уж прям нельзя затискать-зацеловать родную сеструху. Не фарфоровая, не потрескаешься.

– Язва, ты Аська, но ты права, родственников не выбирают. – и ущипнула меня, как когда-то любила делать в нашем далёком детстве, за бок.

Я тут же в голос айкнула, но ничего в ответ делать не стала. Сейчас я готова была простить всему миру все-все-все его прегрешения, а любимым людям – в самую первую очередь. Даже за то, что ни черта не знали о моём похищении и всё это время жили в созданном в их сознании искусственном мирке. Хотя, сложно не признаться в том, что я была благодарно Астону за такой бесценный подарок – избавить мою семью от ужасов скрытого за человеческой реальностью истинного мира и произошедшего с нами кошмара.

– Мамулечка-а-а! – сдержаться ну никак не получилось. Я так и бросилась с боевым кличем через порог кухни к колдующей у плиты величайшей хранительницы нашего семейного очага. Слёз тоже не смогла удержать. Несколько солёных капель-таки брызнули мне на щёки, и я чуть ли не со всего разбегу уткнулась шмыгающим носом в тёплое материнское плечо.

– Господи ты боже! Ась, ты чего это? Как будто с армии или войны вернулась.

Если бы она знала, как недалека была от истины. Но лучше ей вообще ничего не знать. А мне так и вовсе ни капельки не страшно казаться такой странной и вроде как необъяснимо нелогичной в своих поступках. Плевать! В коем-то веке меня распирает от сумасшедших чувств к своим бесценным и самым-пресамым родным людям в моей жизни. А я ведь едва не смирилась с мыслью, что больше никогда их не увижу. А тут такой сюрприз. В самую пору прореветься и от счастья, и от притаившейся где-то глубоко в подсознании неминуемой боли. Да, той чёртовой боли, что оджидала с завидным терпением матёрого хищника своего звёздного часа. Конечно, я чувствовала её тупое нытьё ещё с первых секунд пробуждения, но упрямо задвигала её как можно подальше и пока ещё могла это сделать самостоятельно.

– Ну раз я вернулась с армии, то ты просто обязана знать, какими голодными оттуда приходят. Кстати, что у нас сегодня на завтрак? Ты не представляешь, как я соскучилась за твоей стряпнёй.

– Рыжик ты мой солнечный. Ну вот как такой подлизе можно в чём-то отказать? – мама тоже обняла меня крепко-крепко и даже чмокнула в переносицу, прижавшись после щекой к моему виску. И, кажется, в этот момент я прочувствовала что-то ещё, кроме ответной волны захлёстывающих с головой чужих чувств и головокружительной любви драгоцейнешего человека. От такого переизбытка обоюдных эмоций не грех и захлебнуться. А ещё, от слегка пугающего понимания, что прикасаешься к чужим материнским инстинктам чуть ли не буквально. И то, что мама вроде как ничего не помнила и не знала о случившемся со мной кошмаре, всё равно не лишило её тех подсознательных порывов с необъяснимыми для нас предчувствиями, которые время от времени нас посещают и холодят сердце неприятными касаниями. Если бодрствующий разум отторгал все возможные мысли о подобных потрясениях, то где-то глубоко-глубоко в душе (или в чём-то более глубоком) нехорошее опасение и та же затаившаяся боль царапала тебя лёгким раздражением, напоминая о себе раз за разом. Так что нет, что-то они всё-таки да чувствовали, если и не явно, то неосознанно – при любом раскладе.

– Что моей красотулечке приготовить сегодня из её любимого?

– Ох! Ну так с ходу сразу и не скажешь. А можно сразу несколько любимых блюд?

– Вот же ж хитрый лисёнок.

– О, да! Зато рыжий, честный и влюблённый!

Жаль, что самому прекрасному рано или поздно наступает неизбежный конец. И чем сильнее радость от испытываемого счастья, тем быстрее и неожиданней его рубит прямо на корню.

Кажется, я ощутила его приближение ещё за несколько секунд до того, как по дому разлилась очень редкая для этих стен электронная трель дверного звонка. Незнакомые гости к нам забредали очень редко, а те, кто хорошо нас знал и заранее звонил по сотовому перед приходом, заходили в дневное время во двор без всякого трезвона и максимум, могли постучать во входные двери из ложной вежливости. А тут, прям нежданно-негаданно, ещё и с утра пораньше.