Когда мне передали эти слова, я внутренне был убежден, что наши части не смогут противостоять одновременным ударам английских войск и сирийских повстанцев. К счастью, в докладе генерала Бене, полученном в то же время, что и английские требования, указывалось, что «французские войска заняли в Дамаске все точки, откуда велся огонь по нашим объектам». Это означало, что наша военная акция закончилась достижением поставленной цели. Несмотря на обуревавшее мою душу чувство негодования, я счел целесообразным отдать приказ приостановить огонь, если, конечно, таковой еще велся, и, оставаясь на занятых позициях, не препятствовать передвижению войск, которое может быть предпринято английской стороной. Жорж Бидо, к сфере действия которого относилось наше генеральное представительство на Ближнем Востоке и который горячо желал не доводить дело до катастрофы, отправил 30 мая в 23 часа, с моего согласия, соответствующую телеграмму на имя генерала Бене. Соответственно, было проинформировано британское посольство, а посол Массигли получил инструкцию тотчас же связаться по этому вопросу с Иденом.

Если бы с английской стороны речь действительно шла только о «прекращении огня», на этом была бы поставлена точка. Но суть дела, естественно, заключалась в другом. Именно поэтому, узнав, что французы приняли решение приостановить применение военной силы, Лондон поспешил разыграть заранее подготовленную инсценировку с целью публично унизить Францию. Черчилль, несомненно проинформированный об окончании боев в Дамаске, решил выступить постфактум с угрожающим ультиматумом, уверенный, что мы не имеем возможности ответить ему должным образом. Он рассчитывал дешево приобрести имя защитника арабов и надеялся, что в потрясенной Франции политический авторитет де Голля будет поколеблен, а возможно, в итоге ему придется распроститься с властью.

31 мая в 4 часа пополудни Иден зачитал в Палате общин текст послания, которое якобы было мне направлено премьер-министром Черчиллем, хотя государственный секретарь прекрасно знал, что к этому часу никакого послания я не получал. «Ввиду серьезного положения, — звучали над скамьями Палаты обращенные ко мне слова из послания Черчилля, — которое сложилось между Вашими войсками и правительствами Леванта, и вспыхнувших жестоких боев, мы, к нашему глубокому сожалению, вынуждены отдать приказ главнокомандующему вооруженными силами на Ближнем Востоке принять меры для предотвращения дальнейшего кровопролития. В своих действиях мы руководствуемся интересами безопасности на всем Востоке и обеспечения коммуникаций, необходимых для ведения войны против Японии. Во избежание столкновений между британскими и французскими войсками мы рекомендуем Вам отдать французским частям приказ немедленно прекратить огонь и отойти в места их постоянной дислокации. После прекращения огня и восстановления порядка мы готовы приступить в Лондоне к трехсторонним переговорам».

Таким образом, британское правительство не только объявило на весь мир о конфликте с нами, который оно само затеяло, но и нанесло Франции оскорбление в момент, когда наша страна была не в состоянии принять вызов. Британское правительство сделало, к тому же, все возможное для того, чтобы наше официальное уведомление о прекращении огня не попало к нему до того, как оно обрушит на нас во всеуслышание свои обвинения. В Лондоне Иден проявил немалую изобретательность, чтобы не встретиться до заседания Палаты общин с нашим послом, который с утра добивался приема у британского министра. Что касается послания Черчилля, то оно было доставлено мне в 5 часов, то есть час спустя после его прочтения британским депутатам. Эта задержка, добавлявшая к наглости текста бесцеремонное попрание всех общепринятых норм, требовалась лишь для того, чтобы не позволить мне вовремя дать знать английскому правительству об уже состоявшемся прекращении огня в Дамаске и лишить его всякого повода для предъявления ультиматума. Должен сказать, что Дафф Купер, не пожелавший запятнать свою репутацию участием в этой неприглядной истории, воздержался отличной передачи мне в руки позорного послания своего премьер-министра. Оно было передано советником британского посольства Гастону Палевски.

Само собой разумеется, я не удостоил английского премьера ответом. Ночью я послал генералу Бене четкие и ясные инструкции относительно действий наших войск: «Войскам не возобновлять боев, если они не будут к этому вынуждены; никому не уступать занятых позиций; ни в коем случае не подчиняться приказам английского командования». Собравшийся 1 июня Совет министров ознакомился со всеми депешами и сообщениями, полученными и отправленными в предшествующие дни. Министры полностью солидаризировались с проделанной работой и отданными приказами. Должен сказать, что овладевшее ими чувство не было чувством страха перед вооруженным конфликтом, поскольку мы стремились всячески его избежать, а британские угрозы больше отдавали дешевым блефом. Министры скорее разделяли охватившее меня чувство горького разочарования при виде того, как Великобритания подрывает основы нашего союза. Позднее я публично предал гласности то, что происходило на самом деле в Дамаске, Лондоне и Париже. В опубликованном мною коммюнике я указал на то, что приказ о прекращении огня был отдан нашим войскам 30 мая вечером и выполнен за несколько часов до того, как англичане выдвинули свои ультимативные требования. Я подчеркнул, что до моего сведения ультиматум был сознательно доведен после его огласки в Лондоне. Я еще раз повторил, что французское правительство дало своим войскам распоряжение не покидать занятых позиций.

В тот же день, 1 июня, генерал Пэйджет прибыл в Бейрут и вручил генералу Бене ультиматум с подробным изложением требований. Англичанин представился как «Верховный командующий Восточным театром военных действий», хотя на 10 тыс. км в округе уже не было никакого противника, и заявил, что «получил от своего правительства приказ взять командование в Сирии и Ливане в свои руки». В соответствии с этим, он потребовал от французских властей «беспрекословного исполнения всех поступающих от него приказов». Его первое распоряжение предписывало нашим войскам «прекратить боевые действия и вернуться в казармы». Свое посещение Бейрута генерал Пэйджет обставил провокационной демонстрацией военной силы. Самолет, доставивший его в столицу Ливана, сопровождало несколько эскадрилий истребителей. Добираясь от аэропорта до резиденции генерального представителя Франции, он пустил впереди себя танковую колонну, в то время как сзади следовали боевые машины с пехотинцами, которые, пересекая город и проезжая мимо французских постов, держали оружие на изготовку.

Генерал Бене сразу же предупредил генерала Пэйджета, что подчиняется он только приказам генерала де Голля и своего правительства. Он заметил также, что разговор о прекращении огня теряет в настоящее время всякий смысл, так как это уже давно сделано по его приказу, отданному в соответствии с указаниями генерала де Голля. Что касается французских войск, то пока они останутся на своих местах, а британские могут сегодня, как и вчера, перемещаться как им заблагорассудится, — с нашей стороны никаких препятствий не возникнет. Генерал Бене выразил, однако, надежду, что Пэйджет и его войска воздержатся от попыток давления на наши воинские части и не возьмут на себя ответственность за возникновение нежелательного конфликта. Французский генерал заверил своего коллегу, что он готов, как и прежде, решать с британским командованием все интересующие обе армии вопросы — размещение войск, их снабжение и передвижение. После чего генерал Пэйджет вместе со своими танками, боевыми машинами и эскадрильями вернулся к себе несолоно хлебавши.