Том, казалось, что-то такое почувствовал. Неожиданно схватив ее за руку, он заглянул ей в глаза и произнес:

— Ты самая искренняя и чистосердечная девушка из всех, кого я когда-либо встречал, и я люблю тебя больше жизни. Если ты не согласишься выйти за меня замуж, я сию же минуту уеду на Запад на золотые прииски, и тебе, когда ты будешь убирать мою комнату, придется выбросить мои вещи на помойку. — Потом, несмотря на то, что улица буквально купалась в пыли, а сидевшие неподалеку в беседке две женщины внимательно за ними наблюдали, Том, придав лицу трагическое выражение, рухнул перед ней на колени.

Сцена, что и говорить, получилась наиглупейшая, но для Эммы она потом стала одним из самых светлых и драгоценных воспоминаний. Наклонившись к Тому, она поцеловала его в губы и сказала:

— Я готова следовать за тобой повсюду, но лучше в качестве твоей законной жены, — произнесла она шепотом, — хотя это и не обязательно.

При этом она так отчаянно покраснела, что Том пришел к выводу, что это, напротив, обязательное условие.

Они попытались купить земельный участок неподалеку от Галены, где поля были плодородными, а окрестные холмы радовали глаз ярким зеленым убранством, но то, что им предлагали, стоило слишком дорого, а средств у них почти не было — Эмма едва набрала денег, чтобы расплатиться за золотые часы, которые подарила Тому на свадьбу. Натуры у них, однако, были беспокойные, и оба любили приключения. По этой причине они решили лично выяснить, так ли уж хороши сельскохозяйственные угодья на Западе, как об этом писали в газетах. Погрузив весь свой скарб в фургон, они переехали из Галены в Колорадо, где и обосновались в окрестностях городка под названием Минго.

Участок, который они приобрели, в отличие от тех, что рекламировались в газетах, не имел, казалось, никакой сельскохозяйственной перспективы, но они тем не менее как-то на нем перебивались и о переезде в Колорадо не жалели. Они и впрямь отлично подходили друг другу. Эмма работал бок о бок с Томом на поле, засевая землю и убирая урожай; Том выстроил для семьи симпатичный домик — насколько, разумеется, это было возможно, принимая в рассуждение то обстоятельство, что в качестве строительного материала использовался обыкновенный дерн. Но Том очень старался — даже врезал в стены застекленные оконные рамы. Молодые супруги быстро перезнакомились со всеми соседями и вместе с ними посещали маленькую церковь, воздвигнутую совместными усилиями переселенцев. Эмма обладала неплохим голосом и актерскими способностями и принимала деятельное участие в театрализованных представлениях и создании живых картин, которые, собственно, и являли собой то, что можно было, пусть и с натяжкой, назвать культурной жизнью города Минго.

Через два года после того, как Том с Эммой поженились, у них родилась Кора Нелли. Девочка появилась на свет раньше срока, и в скором времени родители узнали, что Коре Нелли суждено до конца своих дней сохранить незамутненное младенческое сознание.

Когда это уже не вызывало сомнений, Эмма пришла в отчаяние.

— Я тебя подвела, — сказала она.

Том поторопился ее успокоить.

— Кора Нелли — господом избранное дитя, ибо зло этого мира никогда ее не коснется, — сказал он, и Эмма ему поверила.

Они надеялись, что у них еще будут дети, которые позаботятся о Коре Нелли после их смерти, но бог им больше никого не дал. И тогда они отдали всю свою любовь ей одной.

Словно в награду за свое младенческое простодушие, Кора Нелли получила от природы удивительно привлекательную наружность — густые угольно-черные волосы, белую кожу и такие же, как у Эммы, глаза цвета неба над прерией.

— Она точь-в-точь как моя кукла, — сказала Эмме соседская девочка Лорена Спенсер; Кора Нелли и впрямь удивительно походила на хрупкую фарфоровую китайскую куколку.

Коре Нелли было семь лет, когда к домику, принадлежавшему семейству Сарпи, подъехал Янк Маркхэм с тремя своими приятелями. В Минго закон был не в чести, и по этой причине там собирались проходимцы и просто отчаявшиеся люди со всего края. Янк Маркхэм был далеко не первым человеком с дрянным характером, который останавливался на ферме Сарпи, чтобы попросить еды или свежую лошадь. Но Том радушно встречал каждого, кто к нему приходил, делился с ним последними крохами, и маленькое семейство Сарпи не обижали.

Эмма тоже обычно относилась к случайным гостям вполне доброжелательно, но Янк и его приятели сразу ей не приглянулись. Она была рада, что в этот день Том не пошел на поле и работал в амбаре. Выйдя из амбара, он добродушно улыбнулся, протянул Янку руку и сказал:

— Слезай с седла, путник, попей воды и напои коней. Колодец во дворе, на гвозде черпак для людей, на земле корыто для лошадей. Моя жена нажарила пончиков, так что, считай, тебе повезло.

— Похоже, что так, — сказал Янк, слезая с лошади.

Эмма, которая в эту минуту стояла у колодца, позвала к себе Кору Нелли — уж очень ей не понравились взгляды, которые люди Янка бросали на девочку. Когда Кора Нелли побежала к матери, один из них нагнулся и схватил ребенка за руку.

— Здравствуй, девочка, — сказал он.

Кора Нелли не испугалась. Она не знала, что такое страх, поскольку все к ней были добры, и с улыбкой посмотрела на незнакомца. Но то, что происходило во дворе, встревожило Тома.

— Эй, парень, попридержи руки! — крикнул он, бросаясь к дочери.

Не сказав ни слова, Янк вытащил револьвер и выстрелил Тому в ногу. Том упал на землю; потом поднял глаза и посмотрел на Янка — скорее с удивлением, нежели со страхом. Тогда Янк выстрелил ему в плечо. Том наконец в полной мере осознал ужас происходящего.

— Эмма! — крикнул он. — Я…

Янк не дал ему договорить. Ухмыляясь, он нажал на курок в третий раз, и револьверной пулей разнес Тому череп. Эмма слышала, как кричала Кора Нелли — возможно, впрочем, это кричала она сама; ей так и не суждено было этого узнать. Она со всех ног бросилась к девочке, чтобы вырвать ее из рук бандита и унести в дом. Если бы ей это удалось, она могла бы закрыть дверь на задвижку, вооружиться револьвером и стрелять в Янка и его людей из окна. Но Янк поймал ее за развевавшиеся по ветру волосы и намотал их на руку. Бандит, который держал Кору Нелли, соскочил с коня, одним резким движением сверху вниз разорвал на девочке платье и швырнул ее на землю.

Кора Нелли начала плакать и что-то чирикать на своем птичьем языке. Бандит, который в это минуту расстегивал штаны, повернулся к своим приятелям и сказал:

— А ведь в этой девчонке не больше разума, чем в кролике. — Потом он посмотрел на девочку и крикнул: — Затихни, куколка! Сейчас я буду изображать твоего папочку. — Желая заставить девочку замолчать, он, несильно размахнувшись, ударил ее по губам, после чего опустился на четвереньки и лег на нее сверху.

Янк завел руку Эммы за спину с такой силой, что у нее хрустнули кости.

— Посмотри на этого парня, — сказал он с усмешкой. — Он у нас любит детишек. Но мне этого не надо. Я предпочитаю взрослых баб — вроде тебя. — Эмма попыталась было ударить Янка, но он, скрутив ей за спиной руки, зажал ее лицо в ладонях и держал так, чтобы ей было видно, как один из его людей насиловал Кору Нелли. Это картина навсегда осталась в памяти Эммы и с годами нисколько не потускнела. Зерно в поле налилось и обрело золотистый оттенок. Сделанная из дерна крыша домика от избытка влаги зеленела, как лужайка, проросшие побеги устремляли к небу длинные тонкие стебли. Бурая земля во дворе после ливня превратилась в грязь; измазанное в грязи, разорванное и скомканное бледно-желтое платье Коры Нелли напоминало букет втоптанных чьей-то тяжелой ногой в землю желтых тюльпанов. На волосах и на лице Коры Нелли тоже виднелись пятна грязи. Пытаясь высвободиться из рук Янка, Эмма извернулась и заметила у него в бороде табачные крошки, а на шее — грязный, пропитанный потом красный платок. Из его толстогубого, с дурными зубами рта вырывалось зловонное дыхание. В нем чувствовался резкий запах жевательного табака и какого-то цветка — «Лилии», — почему-то решила Эмма, хотя никогда с лилиями дела не имела и даже не знала, как они пахнут. Возможно, это ощущение пришло позже и осталось от заупокойной службы в церкви, куда кто-то из прихожан принес букет этих цветов.