И потом, когда праздники проходят, искусственную елку, родную, достойно потрудившуюся, с почетом провожают в отпуск на антресоли – до новой встречи. А с настоящими поступают не слишком по-дружески.

В Белогорске у нас была дедушкина елка. Старая, немножко кривобокая, но любимая. Дедушка Андрей, муж бабушки Ани и отец мамы и дяди Вити, умер за год до моего рождения. Поэтому я знала его исключительно с лучшей стороны – по старым снимкам и бабушкиным рассказам. Считалось, что моя мама – папина дочка. А я – копия дедушки Андрея. Мне слабо верилось, что я похожа на седого бородатого дядьку с фотографий. Зато он был нашим семейным моральным компасом. «Дедушка бы одобрил!» – говорила бабушка, если мы с мамой ее радовали. «Дедушка бы огорчился», – если расстраивали. Все вещи, когда-либо купленные дедушкой Андреем, не выбрасывались и имели статус реликвий. Кривая елка в том числе. Пока бабушка была жива, мы встречали Новый год в Белогорске. Все вместе – бабушка, мама, я, дядя Витя с первой женой и старшими детьми, а потом и с тетей Ирой, бабушкины ближайшие подруги с мужьями и внуками – шумно и довольно весело. Наряжали елку, раскладывали подарки. Мне их, кстати, традиционно приносил не Дед Мороз, а резиновый пес Бака, мамина детская игрушка. Баку ей привез из Югославии папа – а значит, к моим подаркам дедушка Андрей тоже имел отношение. Потом бабушки не стало, компания наша распалась, а кривая елка осталась. Мама до сих пор наряжает ее, а пес Бака сторожит.

В первый Кузин Новый год мы с Вениамином купили искусственную пушистую сосну с белыми кончиками. И вслед за ребенком, учившимся говорить, стали звать ее Ёё. Подросший Кузя сажал под Ёё всех своих зверей и каждому жителю этого новогоднего ковчега дарил по конфете.

Когда мы с Вениамином разводились в суде, я спросила, можно ли нам с Кузей забрать Ёё в Нехорошую квартиру. И услышала: «Здрасте, мне самому елка нужна!» Я не очень удивилась – Вениамин, в принципе, вел себя последовательно с первого дня нашего расставания. А главным Гринчем в истории я все равно считаю Тараса, бывшего мужа моей коллеги Ляли, который бросил ее под Новый год с двумя дочками-близняшками и вывез из дома все, включая серебряные ложечки, подаренные девчонкам на первый зуб. «Эти ценности мы нажили в браке!» – заявил Тарас, и имел в виду ложки, а не детей.

Короче, к Новому году мы с Кузей остались без Ёё, а Вениамин с Катериной – наоборот.

Кузя, по счастью, не очень расстроился. Новая квартира, новая жизнь, Новый год – пусть и елка будет новая, так он рассуждал вслух, и я его не переубеждала.

Но за новой елкой надо было куда-то ехать, а я не успевала – к концу года на меня опрокинулся воз срочного фриланса. Даже сестра Ж. прислала двадцатистраничный перевод про творожки.

– Сдай двадцать восьмого и сразу получишь деньги! – мотивировала она меня. – Много.

В общем, после эпохальной вечеринки с участием люстры у меня совсем не осталось времени на личную жизнь. Ходить в кино нам с Гошей было некогда. Обниматься тоже. Мы встречались в «Бурато», сдавали туда детей и вынужденно расставались: меня ждали переводы и статьи, его – подготовка к новогодним мероприятиям в клубе.

Зато мы много переписывались. Я все хотела спросить, где он собирается встречать Новый год, но не решалась. Ну скажет он, что едет к Таниной маме в Питер, чтобы Таня отпраздновала с обоими родителями, и что я буду делать? Плакать? Нет уж, пусть хоть что-то приносит мне радость, а вопросы оставлю на потом.

Вечером 28 декабря елки так и не было, зато я доделала перевод, отредактировала его и отправила Жозефине. Гоша позвонил, спросил, как успехи с творожками. Я похвасталась переводом и тут же пожаловалась на недостаток елок в помещении.

29 декабря мы с Кузей зашли из «Бурато» домой, потом вдвоем сходили в магазин за открытками для Марины Игоревны, Джаги и остальных преподавателей, а когда вернулись, в Кузиной комнате стояла коробка с новой яркой елочкой. И еще две коробки с игрушками и гирляндами. Ребенок одурел от счастья. Мало того что елка – так еще и настоящее чудо! После «Бурато» он заглядывал в свою комнату, и там ничего не было, а я постоянно находилась у него на глазах и никак этот фокус провернуть не могла.

Так мы с Гошей и комплектом запасных ключей устроили Кузе волшебство.

30 декабря в «Бурато» был карнавал и конкурс по поеданию снежного пирога (его традиционно испек второй режиссер Евгений). Пока дети под управлением Деда Мороза Марины Игоревны и Снегурочки Джаги водили хороводы в стиле панк, взрослые накрывали стол в Снежной комнате.

– Где ты будешь встречать Новый год? – спросил наконец Гоша, передвинув стол в центр.

– Дома, – ответила я. – С мамой и Кузей. А ты?

– В клубе, я всегда в Новый год там. Работаю. Будет два концерта и вечеринка, играют классные британцы и дуэт из Ялты, талантливый. Подумал, вдруг у тебя нет планов и ты хочешь прийти.

– Хочу, – я вообще в те дни постоянно хотела к нему. – Только не могу. Маму уже пригласила, и ей не с кем больше отмечать.

– Понятно, – вздохнул он. – Ну ничего, увидимся тогда второго января.

– Второго? – сразу расстроилась я.

– Да, первого я повезу Таню к ее маме в Питер, мы так договорились. Отвезу и сразу обратно. К тебе.

И хотя нас могли увидеть дети, которые пока ничего не знали, Гоша быстро поцеловал меня в висок.

И стало мне легко и радостно. Он сказал: «К тебе». Дома нарядная ядрено-зеленая елка по имени Ёлыч. Кузя видел чудо. Завтра придет мама. Мы включим «Иронию судьбы», сделаем пару салатов. И будет у нас спокойный, тихий семейный Новый год. Дедушка бы одобрил.

Утро 31 декабря было тихим, как и планировалось.

Я пришла в кухню, сварила кофе, который даже не попытался сбежать из турки, и, пока пила его, лениво составляла список покупок. Собиралась сбегать в магазин до приезда мамы. Или даже сходить – спокойно, неторопливо, как взрослая женщина, у которой все схвачено.

Список получался коротким. Свежий огурец, соленый огурец, зеленое яблоко, майонез для оливье. Детское шампанское Кузе, взрослое нам. Мандарины, виноград. Багет. Остальное вроде бы есть. Мама обещала привезти уже готовую селедку под шубой, красную икру и пирожки. На троих – более чем достаточно.

Кузя еще спал, попугай Исаич сидел верхом на клетке и что-то мирно курлыкал. Я оделась и пошла в торговый центр через дорогу. На нулевом этаже у них был, да и сейчас есть, большой супермаркет. Скорость моя сильно отличалась от средней скорости других покупателей. Люди бегали по торговому центру в поисках последних подарков, целеустремленные и подавленные одновременно. Казалось, тысячи Золушек разом потеряли хрустальные туфельки и теперь пытались их отыскать, чтобы вернуть себе сказку. До двенадцати ночи оставалось двенадцать часов, и магия чисел, похоже, действовала на всех угнетающе. Мимо меня пронесся мужчина, обмотанный шарфами. Штук пять на себя навертел, все с этикетками. За ним спешил юноша с огромной игрушечной обезьяной в руках. Из-за нее ему ничего не было видно, поэтому они с обезьяной постоянно налетали на людей и извинялись. Прохожие вместо «ничего страшного» говорили «с наступающим» и, пригнувшись, тащили дальше свои разноцветные пакеты с подарочными пижамами, трусами, носками, пушистыми тапочками, шоколадными фигурками, чайными наборами, силиконовыми ковриками для выпечки, держателями для бутылок, чехлами для телефонов и бомбочками для ванны.