в шлейфе проявлялись звериные и птичьи морды, крылья и лапы. Тонкие струйки морока, словно ледяной пар, тлели, рассыпаясь серебристыми мотыльками.

– Данияр, – она узнала его, со вздохом облегчения шагнула навстречу.

Смрадная река, дышащая лавой, мертвые кустарники с кровавыми гроздьями: было бы удивительно не встретить здесь его, проводника.

Поводырь подошел, встал рядом и облокотился на поручень, тоже заглянул вниз.

– Не думал, что мы с тобой вот так встретимся и ты увидишь меня таким…

Катя изумленно разглядывала отделившегося от его плаща щенка, подставившего ей лобастую голову и блаженно зажмурившегося от ласки. Крошечный мотылек вспорхнул с плеча Данияра и опустился на его руку, все еще сжимающую железный парапет.

– Я умерла? – спросила она наконец.

– А ты бы этого хотела?

Он перехватил ее руку, привлек к себе и поцеловал костяшку указательного пальца. Второй рукой обняв девушку за талию, будто намереваясь закружить ее в вальсе, укрыл от жара Огненной реки плащом. По телу разлилась приятная прохлада, в затылке стало легко и будто бабочки затрепетали – это Данияр погладил ее по голове.

– Мне хорошо здесь. Спокойно… – призналась девушка вместо ответа.

Она прикрыла глаза, почувствовала, как его губы коснулись ее лба.

– В тебе говорит обида, – прошептал он тихонько ей в висок. Перевернул ее ладонь и коснулся губами тонкой кожи над венами. – Только она плохой советчик и опасный союзник. Она ослепляет, делает глухим и напрочь закрывает все двери. Ну, пожалуй, кроме той, в которую ты зашла и оказалась здесь, в моих печальных владениях.

Катя ужаснулась, распахнула глаза еще шире:

– Как можно смириться? Они такое сделали…

– Если ты о родителях, то не спеши судить. Воля богов не может быть постигнута людьми, а ты мыслишь именно так, даже пришла как смертная к Огненной реке, очевидно, чтобы отдать мне мою жатву…

– Я не придумала другого выхода, чтобы сорвать планы Чернобога.

– Это было смелое решение, – он обнял ее и замер, вздохнув.

– А Ярослава?

– Ей все еще нужна твоя помощь.

Она взглянула на Огненную реку свозь полупрозрачный морок его плаща: над пропастью клубился пар, а на другом берегу, насколько хватало глаз, тянулась бесконечная горная гряда.

– Ты знаешь, почему они так сделали? – спросила она, подавив страх узнать очевидный ответ.

Данияр кивнул, но говорить не спешил. Катя сказала:

– Скажи, прошу.

– Я не уверен, что мне стоит в это лезть. – Он уткнулся носом в кромку ее волос. – Тебе стоит поговорить об этом с ними. Это будет честно.

– Им я не поверю, – она отстранилась и посмотрела в глаза юноше. – Скажи, что знаешь и как знаешь. Прошу.

Лобастый щенок устроился у ее ног. Свернувшись клубком, задремал.

Данияр вздохнул.

– У Макоши было две дочери, Доля и Недоля, названные в миру Катерина и Гореслава. Гореслава умерла, а тебя еще до рождения обещали в качестве невесты византийскому императору. Обрядом обещали…

Катя с ужасом вспомнила, что то же самое говорила Фотина в Раграде; тогда она решила, что это бред, и не поверила ни слову. Про заложницу, обещанную императору…

– Заложная невеста… – прошептала, с ужасом уставившись на Данияра, будто еще надеясь, что он станет отрицать.

Но он кивнул:

– Да, так… Когда-то думали – другу, оказалось – врагу. Связали себя словом, опутали волшбой древней.

– И ничего не сделать?

– Чтобы исправить беду, Макошь и Велес пошли на подлог: скрыли смерть Гореславы, а ее магию поместили внутрь тебя, как в сосуд, запечатав до поры до времени.

– Как в тюрьму…

Данияр покачал головой:

– Ты не слышишь меня… Почему – в тюрьму? Она умерла, твое тело стало сосудом только для ее души и ее силы.

– Что было бы, если бы ей просто дали уйти?

– Ее сила очутилась бы в руках Темновита. Как и все, что оказывается по ту сторону Огненной реки.

– Он сказал, что, освободив ее, хочет поквитаться с отцом… У них давний спор из-за власти?

– Да, давний. Власть – странная штука. Как только она оказывается в руках, ее сразу становится мало…

Катя молчала. Уткнувшись носом в плечо Данияра, пыталась уловить знакомый аромат полыни и зеленого чая, но чувствовала только зловонный дым, поднимающийся над рекой. Словно почувствовав это, поводырь подхватил ее на руки и отнес ближе к лесу, усадив под калиновым кустом. Сам опустился рядом.

– Но ты ведь всё знал. Ты проводник через Огненную реку. Если Гореслава умерла, а ее душа осталась во мне, тебе пришлось согласиться на подлог, солгать, что ты проводил ее на ту сторону. Или как совершается такой переход?

Спросила и закусила губу, ожидая ответа: ей было важно, чтобы он сейчас сказал правду. Она знала: сразу почувствует его фальшь.

– Моего свидетельства вече не запрашивало… Тогда, во всяком случае.

– А сейчас?

– А сейчас меня отослали с поручением Велеса искать его дневники, – он посмотрел на Катю и лукаво улыбнулся.

Девушка устало выдохнула:

– Уловки. Кругом одни уловки…

Он пожал плечами:

– А лучше отдать обеих дочерей врагу, по-твоему? Зато честно, чего уж…

– Не надо было обещать. Что я, вещь безвольная?!

Данияр нахмурился, посмотрел на нее:

– Ты Анну Ярославну видела? Ей пятнадцать лет, образованная девица, знающая несколько языков, едет в жены к мужчине, который на двадцать пять лет ее старше и который, будучи неграмотным, в брачном договоре поставит рядом со своим именем крестик, а ее все время будет попрекать умением читать и станет натравливать на нее епископа и угрожать костром…

Катя поперхнулась возражениями, отвела взгляд.

Данияр проговорил жестко:

– То-то же… Ты царевна, Катерина. С тебя и спрос иной.

Девушка закрыла глаза. Запах серы не давал дышать. Хотелось убраться отсюда еще дальше. Но разговор еще не закончен.

– Что было дальше?

– Насколько я могу судить, какое-то время все шло удачно, – усмехнулся получившемуся каламбуру, – ты росла в отдаленном дворце, в Раграде, под охраной мамок и нянек. Пока о тебе не проведал брат Велеса Темновит, почувствовав за официальным семейным ужином следы магии Недоли внутри тебя. Стал проверять, интересоваться. Ты была совсем крохой, когда обман едва не раскрылся. Тогда и спрятали тебя подальше от него – в мире людей, в котором ты выросла. И мама все эти годы была с тобой.

Он рассказывал буднично, будто о ком-то постороннем, но у Кати в груди с каждым словом становилось так горячо, как будто внутри бушевал пожар, который был готов в любую секунду выплеснуться наружу.

– Выходит, Темновит был прав: я стала темницей для сестры.

Поводырь прищурился, посмотрел на нее с укором:

– Я же говорю: ты сохранила в себе ее душу и