Нет, странно это…

Бросив гадать, я подошел к смотровой трубе. Интересно, это какой тип? Бывают такие, где блокируется движение, пока не бросишь монетку. Смотри себе в одну точку, пока не надоест… А есть и более суровые, там сама подзорная труба перекрывается изнутри заслонкой.

Эта труба оказалась совершенно бесплатной. В ней даже щели для монетки не было предусмотрено. Я приник к окуляру и стал жадно обозревать город.

Кремль. Вроде бы совершенно обычный. Так… что там у нас на башнях… ну-ка, ну-ка… Звезды. Красные, рубиновые. Что ж, начинает вырисовываться рабочая гипотеза… Я поискал государственный флаг – и гипотеза была стерта.

Бело-сине-красный. «БеСиК», как запоминают цвета полос ленивые школьники. Никаких красных полотнищ с серпами и молотами.

Даже жаль! Я уж было решил, что оказался в какой-то коммунистической утопии, выжившей вопреки всей исторической логике.

Так, смотрим дальше. Манежная площадь… это что же, она у нас вся зелененькая, с цветниками и зонтиками летних кафе, и это в самом центре города? Так-так… Где у нас… ну, допустим, памятник Петру Первому, бывший при рождении памятником Колумбу? Я поводил трубой по Москва-реке и ничего ужасного не обнаружил. А где «Шашлык»? Я нашел Тишинскую площадь. И даже на мгновение оторвался от окуляра, чтобы посмотреть в небо и с чувством сказать:

– Спасибо тебе, Господи!

Эта Москва явно начинала мне нравиться!

Мой взгляд жадно бегал по знакомым с детства московским улицам. Вот Большой театр. Все в порядке. Вот ЦУМ, тоже… Нет, не тоже! Верхний этаж – все сплошное стекло, что-то вроде ресторана с обзорной площадкой. Василий Блаженный на месте. А это что за церковь? Явно старая. Но в моем мире на месте этой церкви какое-то уродливое министерство…

Нет, так я далеко не уйду. Я перестал искать какие-то знаковые здания, а стал разглядывать центральные улицы.

Вскоре выявились основные отличия. Больше старых зданий: и церквей, и дворцов, и просто старинных домов в центре. Но немало и того, что принято называть сталинской архитектурой. Новостройки если и есть, то вписаны в общий ансамбль. При этом окраины в общем-то не сильно изменились. Полным-полно спальных районов с простенькими панельными домами… разве что зелени побольше и с дорогами получше, всюду какие-то крошечные парки и неожиданные развязки, не то чтобы нью-йоркского размаха, но солидные. Машин много, пробок меньше. Очень часто попадаются бульвары и пешеходные улочки. В общем, на воплощение коммунистической мечты не тянет, но в целом очень симпатично.

Вздохнув, я отпустил трубу. Достал сигареты, закурил.

Как-то нескладно. Что мы все-таки будем делать с холмом? Город, который я видел, словно бы игнорировал вздыбившийся почти в центре холм… вздыбившийся?

Я снова приник к окуляру. И стал изучать окрестности холма.

Да, так оно и было. Холм, на котором я стоял, был словно выдвинут из земли чудовищной силой. Выдвинут, вырван, выброшен вверх. И относительно недавно – город залечил раны, оборванные улицы либо изогнулись, обходя преграду, либо закончились в явно непредусмотренных архитектором местах. Даже было заметно, что какие-то здания вблизи холма отреставрированы, а другие слишком новые, построенные уже после катаклизма. На месте руин? Вероятно, да.

А речушка, протекающая под холмом? Яуза? Нет, расстояние не то. Видимо, в моем мире этой реки нет совсем.

– Землетрясение, – сказал я. – Наверное.

В том-то и дело, что «наверное». Не слыхал я про землетрясения такой силы, чтобы поднять из земли такой огромный участок, опоясать его оврагом, пустить новую реку по периметру.

Может быть, градостроители тренировались? Готовились к переносу сибирских рек на юг, вот и соорудили в центре Москвы парк. Тоже гипотеза ничуть не хуже других.

Все, дальше гадать непродуктивно. Надо спускаться с холма, очевидно – по дороге. Идти в город и там уже выяснять, куда я попал и что здесь происходит.

Но топать с холма пешком мне не пришлось. С шоссе донеслось натужное гудение мотора. Через минуту к площадке из-за деревьев, скрывающих поворот, выкатил автобус. Короткий, двухдверный, при этом с высоким салоном и огромным, на всю кабину водителя, так что было видно даже его ноги на педалях, лобовым стеклом! Модель совершенно незнакомая, но в целом дизайн автобуса «зализанный», старомодный… и какой-то русский. Не знаю, почему я так решил. Но как отличаешь обычно стиль французских автомобилей от немецких, японских от американских – так и здесь было что-то, беззвучно сигналящее: «Я свой, местный, здесь сделан». Кстати, из всех наших машин такое ощущение «своего» у меня вызывали разве что «Нива» и «Победа».

Автобус плавно остановился напротив площадки. Открылись двери, вышли с десяток человек. На этот раз негров не было, все русские или по крайней мере европейцы. Каждый словно считал своим долгом вежливо мне улыбнуться, а старичок с тростью и в костюме слегка прикоснулся к светлой соломенной шляпе.

Шляпа меня доконала. Не принято в Москве носить соломенные шляпы. Даже в жару. Даже старичкам, если они еще не впали в маразм.

Еще у всех были в руках букетики. У некоторых розы, у других гвоздики и тюльпаны. И все букетики – из четного количества цветов. Куда же они направляются? Что там, на вершине холма, куда я не удосужился подняться? Кладбище? Мемориал? Усыпальница местного вождя?

Автобус очень негромко, вежливо прогудел. Водитель из-за своего стекла помахал мне рукой: «Едешь?»

Оставив сомнения, я быстро поднялся в автобус. Салон был абсолютно пуст. Видимо, все ехали до этой площадки… чтобы потом, через лес, пойти куда-то с цветами.

Я прошел по салону. Опять же все как-то немного старомодно, не характерно для мира, который на тридцать пять лет нас опережает, но при этом все уютно и хорошо – потертая, но чистая и нигде не прорванная или порезанная обивка кресел из коричневого кожзаменителя, пузатые плафоны на потолке, ярко сверкающие медные таблички: «Места для детей», «Места для инвалидов», «Места для дам в положении», «Места для уставших». Табличка про дам в положении окончательно убедила меня, что дело не в победе коммунизма на одной шестой части света. А вот табличка про места для уставших – снова заставила сомневаться.

Черт возьми, что это за мир? В тетрадке, которую я бегло пролистал перед выходом, среди пяти обитаемых миров ничего подобного не было. Земля-два – моя Земля, Земля-три – там расположен Кимгим и тысячи других городов-государств, там нет нефти и развитие техники заторможено. Земля-четыре – Антик, очень странный мир (как будто есть не странные), вот уже тысячи лет застывший на античном уровне развития – зато выработавший уровень античности до предела, до блистательного уровня, до гениальных в своей простоте механизмов, странных общественных взаимоотношений (рабство разрешено, но у рабов есть законное право на восстание, которое можно реализовать два раза в году – бунтовщикам будет выдано оружие и дана возможность начать бунт, у власти – останется возможность защищаться). Земля-восемь – жесткая теократия, какая-то извращенная, слегка болезненная версия христианства, развитые биотехнологии при подчеркнутом игнорировании электричества, власти знают про функционалов и пытаются их выслеживать. Земля-пять – мир в целом дружелюбный и симпатичный, по развитию даже опережающий Кимгим и близкий к выходу в космос, но с одной-единственной особенностью, превратившей социальный строй в хитрый ребус – сексуальное влечение у местных возникает лишь раз в году, весной, как у животных.