Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В чем-то ты права, — сказал мне печальный Дима. Мы хотели найти правильное решение, но обстоятельства оказались сильнее нас, намерения Димы даже близко не подходили к глобальной политике. Мы ни о чем не смогли договориться. Я поехала в сторону Гори.
Лил сильный дождь. Погода подкачала. В Тбилиси в восемь часов у меня была назначена еще одна встреча. В Гори пришлось задержаться, так как я неожиданно столкнулась со старшими друзьями Георгия Канделаки. Эта встреча напомнила прошлое и испортила мне настроение. Я давно все отправила в «архив» памяти и даже не хотела вспоминать.
— Знаешь же, так просто мы тебя не отпустим. — Нодар Эквтимишвили был другом, практически вырастившим Георгия, а Шота Чочишвили — первый грузин — чемпион Олимпийских игр.
— Немного поговорим, а потом поедешь, заодно поешь что-нибудь, ты, наверное, голодна.
Несмотря на нехватку времени, я не смогла отказать старшим.
— Как Рамаз, батоно Шота? — спросила я Чочишвили.
— Не знаю, то так, а то эдак, что-то не ладится у него…
— Детка, ты и Канделаки расстались окончательно? — спросил меня Нодар.
— Да, Нодар, пора подумать и о себе, начать новую жизнь, встать на ноги. И так я потеряла много времени. Это не было моей жизнью…
— Дело твое. Но почему именно сейчас, когда проблем уже меньше? Сколько чего вы перенесли вместе! Думаешь, я не помню, как ты продавала свои драгоценности. Да… А Георгий какое огромное здание воздвиг, работает нижний ресторан?
— Не знаю, господин Шота, — ответила я и вспомнила, сколько строительной пыли глотала на протяжении этих лет.
Манана звонила через каждые пять минут, будто сердцем чувствовала неладное.
— Мам, я выезжаю, — доложилась я ей.
— Не нервничайте, Мананочка. Она уже едет, — взял мой мобильник Чочишвили.
«Джвари» (крест. — Л.М.), — затеплилось у меня на сердце, когда у поворота со стороны Мцхеты показался монастырь. Больше я ничего не помню.
Это случилось так: у последнего поворота из Мцхеты по направлению к Тбилиси есть большая яма, которая опасна только во время дождя. У меня был спортивный «Мерседес», и с силой ворвавшаяся струя воды заставила «подумать» компьютер автомобиля, что это удар. За затылком сразу же раскрылась защитная подушка, но сильный толчок в ту же секунду отключил меня. Машина пролетела восемь метров по спуску.
На мое счастье, в это время одна мцхетская семья смотрела сериал, и поднявшийся ветер развернул их антенну.
— Лало, сейчас поправлю, — успокоил супругу заботливый муж.
— Не надо, Петре, генацвале, потерплю до завтра, — нежно запретила жена, — в такую погоду хороший хозяин собаку из дому не выгонит, вай.
Петре не послушался и, поднявшись на крышу, заметил огни фар упавшей в овраг машины, и сразу же, мобилизовав всю семью, принял меры: одного ребенка поставил на трассу, а вместе со вторым спустился в овраг.
Место, куда я упала, было территорией бывшей российской военной базы, соответственно, нельзя было исключить вероятность взрыва пластиковой бомбы. Патруль и саперы работали вместе. В тот день и Петре, и патруль, и саперы совершили чудо, — дабы спасти жизнь одного человека, они рисковали жизнями нескольких.
В реанимобиле, абсолютно отключенная, я повторяла телефонные номера троих людей: Кети, Марикуны и, конечно же, Георгия…
В реанимации я лежала без сознания. Именно в тот день, 17 октября, в вырытом нами и благоустроенном верийском подвале у Георгия проходил большой званый вечер…
Лужайка, журчание водопада, интересно, где я? Чтобы узнать это, мне надо было открыть глаза. Боже, какая боль!..
Журчание оказалось мочеиспусканием очередного пациента, а лужайка — клиникой Гудушаури. Мой «коллега» по несчастью азербайджанец канючил перед медсестрой:
— Не хочу, гюзель (по-азербайджански «красавица». — Л.М.), в палату, тут так хорошо! Иф!
— Хватит, вам больше нечего делать в реанимации, — ругалась медсестра.
Только тогда я узнала, что в Тбилиси в реанимации мужчины и женщины лежат вместе абсолютно раздетые. Мышление возвращалось ко мне по частям…
Мне требовалось сканирование. В барокамере прямо на мне лежали Марикуна и Кети и ревели.
— Не мешайте, — строго сказал врач и увел от меня девчонок. — Не дай Бог, что-нибудь упустим.
Повторное сканирование исключило внутреннее кровотечение. Пронесло… Зато у меня не осталось ни одного целого ребра и были повреждены нервные окончания. Меня перевели в палату всю изрубленную, как после войны в Афганистане.
Я невольно вспомнила свое детство, когда мой сосед дядя Миша после очередного падения с дерева или с крыши гаража говорил мне: «Ну, детка, кто тебя возьмет в жены с такими ободранными ногами?» Эх, дядя Миша, хоть бы это было моей самой большой проблемой…
Душа и тело, разорванные в клочья, обрели синхронность. Оба ныли.
Моя мама совершенно онемела от страха. Девчонки целовали мне руки и одновременно передавали новости обо мне Диме.
Горийцы не звонили…
А позднее за мной, вернувшейся домой на носилках, поочередно ухаживали Марикуна, Манана и Кети. Я лежала на матрасе на полу — из-за сильного сотрясения и травмы головы нельзя было даже шелохнуться. Ситуация дома смахивала на официальную панихиду.
«Я не успела застраховать новую машину. Отложенное дело — полная безнадега», — подсчитывала я в голове убытки.
Первым навестить меня прибежал Дато Кодуа.
— Не бойся ничего, ты ведь борец! — ободрял меня друг. — Мы с тобой. Скоро встанешь на ноги и будешь как новенькая!
Георгий появился только через неделю и, сделав вокруг меня «круг почета», вымолвил:
— Это тебя Бог наказал за то, что ушла от меня.
Тогда еще врачи не давали гарантию на мое полное излечение…
Часто я задумываюсь, как смогла перенести столько горя? Наверное, от отчаяния у человека открывается второе дыхание. Отец Георгий Звиададзе называет это процессом очищения. Мой жизненный путь проторен сквозь боль. Спасибо, Господи!