– Маша, милая, голубушка моя, что ты творишь?! Тебя отчислят! О чём ты думаешь!

– Ну, чего ты, Катя, раскудахталась? Отчислят, так отчислят. Подумаешь – бухгалтер-счетовод! Сиди потом всю жизнь за бумажками и счётами, мусоль ваши потные цифирьки. Ску-у-ка!

– Что же тебе надо от жизни?

– Я хочу легко и весело жить!

– Ой, бедовая ты девка!

Ругаться не хотелось, но где же найти верное слово для родного человека, чтобы и не обидеть его, и наставить? За вечерним чаем у самовара поговорили:

– Знаешь, Катя, хочу, чтобы мужчины возле меня увивались, а я перед ними – барыней, королевой! Вот жизнь! Понимаешь?

– Попрыгунья стрекоза, вот кто ты у нас. Но учиться я тебя, негодницу, заставлю. Так и знай! Три шкуры сдеру с тебя, Машка. И всех этих твоих лоботрясов разгоню от ворот.

– Неужели, Катя, ты не мечтаешь быть королевой? Неужели тебе не хочется, чтобы возле тебя вились мужчины? – Хитро прищурилась: – Или всё не могёшь забыть своего Афоньку партейного? Так его наши деревенские величают. Не можешь, что ли?

Екатерина холодно промолчала.

– Да плюнь ты на него! Не жди милостей от судьбы, живи для себя, живи сейчас, а не думай день и ночь, что счастьем тебя кто-нибудь одарит. Никто не одарит. Бери сама и сегодня. Оглянись вокруг: все для себя стараются, а попросишь чего – шишь на постном масле покажут.

– Давай-ка готовиться ко сну, – прервала сестру Екатерина и стала собирать со стола.

– Что, я лягу, а ты, как всегда, на колени упадёшь перед иконами и молиться будешь до поздна, у Боженьки милостей выпрашивать, точно нищенка?

– А ну-ка, мелюзга, марш спать!

Вскоре Марию отчислили. Екатерина была удручена. В ней минутами закипало недоброе чувство, но нужно было его во что бы то ни стало преодолеть, подойти к младшей сестре с сердечным словом.

– Маша, давай я тебя научу молитвам, – однажды предложила Екатерина и, не дожидаясь ответа, за руку подтянула Марию к своей домашней божнице. – Смотри, вот икона Богоматери, Державной. Она заступница наша, наша императрица.

– Чиво? – скорчилась и зачем-то покривила слово Мария.

Но Екатерина будто бы не слышала:

– Давай помолимся вместе, – встала она на колени.

И, не выпуская руки сестры, повлекла её к себе. Мария неохотно присела на корточки. Морщилась, ёжилась, пыхтела. Екатерина утянула её на колени.

– Прошу, Маша, повторяй за мной. О мира Заступнице, Мати Всепетая!..

– Чиво-о-о?! Иди ты со своими попами!

– Повторяй, сказано, – была неумолима, предельно строга Екатерина.

И Мария покорилась. Повторяла, чудовищно, как не русская, путаясь языком.

– …Со страхом, верою и любовию припадающе пред честною иконою Твоею Державною, усердно молим Тя: не отврати лица Твоего от прибегающих к Тебе. Умоли, милосердная Мати Света Сына Твоего и Бога нашего, сладчайшего Господа Иисуса Христа: да сохранит в мире страну нашу, да утвердит державу нашу в благоденствии и избавит нас от междоусобныя брани; да укрепит Святую Церковь нашу Православную, и незыблему соблюдет ю от неверия, раскола и ересей. Не имамы бо иныя помощи, разве Тебе, Пречистая Дево: Ты еси всесильная христиан Заступница пред Богом, праведный гнев Его умягчающая. Избави всех с верою Тебе молящихся от падений греховных, от навета злых человек, от глада, скорбей и болезней. Даруй нам дух сокрушения, смирение сердца, чистоту помышлений, исправление греховныя жизни и оставление согрешений наших. Да вси, благодарственне воспевающе величия Твоя, сподобимся Небеснаго Царствия. И тамо со всеми святыми прославим пречестное и великолепое имя в Троице славимаго Бога, Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Мария первой поднялась с колен, как-то с подпрыжкой, зачем-то отряхнулась, хотя в доме Екатерины и пылинки, соринки было встретить трудно. Молчком поплелась в свою комнату. Старшая сестра слышала: плюхнулась на металлическую, лязгнувшую кровать и показно громко зевнула, потягиваясь.

«Она ещё не приняла Бога, и скоро ли примет, но – Бог слушал её, слушал, – крошечным колокольчиком звенела в груди Екатерины маленькая радость утешения. – А я теперь всегда и всюду буду просить за неё, неразумную, упрямую дитя. Да и кому, кроме меня? Господи, не оставь рабу Божью…»

И в другой раз, недели две спустя, Екатерина за руку повела сестру к божнице.

– Отлипни ты, Катя! – упёрлась Мария, по-кошачьи цепко ухватившись за дверной косяк. – Не буду я стоять на коленях перед твоими деревяшками. И знай: ни в Бога, ни в чёрта я не верю.

– Замолчи, дурная девчонка! – Но настаивать не стала.

«Бог – не в силе, Бог – в любви. Надо быть терпеливой».

Мария не училась, не работала, спала по обыкновению до обеда, потом до поздна где-то пропадала, нередко от неё могло пахнýть и табачным дымом, и вином. Она очевидно и желанно опускалась.

Екатерина – с беседой к ней, с увещеванием. Но однажды не сдержалась – ногой топнула:

– Или учись, или работай, любезная моя сестрица! Я твоего тунеядства не потерплю, так и знай! Вот что, давай-ка я тебя устрою на курсы швей-мотористок. На швейную фабрику требуются специалисты. Как, устраивает тебя?

– От работы кони дохнут, – ответила Мария, – а от учёбы мозги пухнут. Как сказал один брат другому брату: «Мы пойдём другим путём».

– Да какой у тебя путь?! Одна дурь и беспутство. Машенька, родненькая, разве можно так жить? Оглянись вокруг: люди работают, учатся…

– …молятся, – в усмешке ощерилась сестра.

– Да, молятся.

– Что ж, молитесь себе на здоровье, не смотрите на нас, дураков безбожных. Ай! А иконочки, Катя, какие у тебя пёстренькие, бравенькие. Да всё исусики на них! Слушай, хотя бы одного порядочного мужика нарисовали твои богомазы, ли чё ли.

– Прекрати, дура! – закипело гневом всё существо Екатерины. Хотелось ударить сестру. – Ты ничтожное, мерзкое создание! Жаждешь только удовольствий от жизни… как животное! Дрянь!

И неожиданно, казалось, что в беспамятстве, в угаре, замахнулась. Но сестра проворно увернулась, отбежала за комод и оттуда, кривляясь, засмеялась:

– Ай, обидела младшую сестрёнку! Боженька тебя накажет. Я, Катя, и не такое слышала о себе. Да пофиг мне все ваши словечки! Одни, понимаешь ли, комсомолом мозги морочат, другие – религиозным опиумом, а я, такая простодырая деревенщина, безмозглая девка, просто жить хочу! Поняла?

– Поняла, – отступила Екатерина, решительно обрывая перебранку и вся обмякая.

Но поняла ещё и то, что непоправимо постыдным и чудовищным было бы для обеих, ударь она сестру.

«Господи, помилуй…»

Издали и троекратно наложила крестное знамение на Марию, уже стоявшую в «бабской» бойцовской позе – руки в боки. Опустилась на колени перед божницей: