— А вдруг что-нибудь не получится? Если наставники не клюнут на эту приманку? Вдруг Раймонда… — Я прикусываю язык. — Это ужасная ошибка.

— Все равно решать не тебе, — заключает Миели. — У нас есть работа, которую необходимо закончить, и мне судить, как это лучше сделать.

— Знаешь, — говорю я, — совсем недавно мне на мгновение показалось, что в тебе есть капля человечности. — Я пытаюсь остановиться, но слова вылетают, словно пули из автоматической винтовки. — Соборность завладела тобой окончательно. Они превратили тебя в робота. И твое пение — просто запись в музыкальном автомате. Копия. Гогол. — Мои руки сжимаются в кулаки. — Я целую вечность провел в Тюрьме. Но она меня так и не сломила. Что же сделали с тобой ублюдки, которым ты служишь?

Я хватаю оставленный криптархом стакан, в котором плавает окурок сигары.

— Вот. Вот на что это похоже. — Я отпиваю глоток и сплевываю жидкость на пол. — Вкус пепла.

Выражение лица Миели не меняется. Она поворачивается к выходу.

— У меня еще есть дела, — говорит она. — Надо изучить полученную из сознания Унру информацию. Если возникнут проблемы, нам нужна страховка.

— Проблема уже есть, — возражаю я. — Мой стакан опустел. Я намерен напиться.

— На здоровье, — холодно бросает Миели. — Если попытаешься связаться со своей подружкой-наставником, я об этом узнаю. И для тебя это добром не кончится.

Сука. На меня со всех сторон что-то давит. Я в ловушке. Я в сотый раз проклинаю свое прежнее «я» за всю эту путаницу. Сокровища можно было просто зарыть в земле. Ублюдок.

Идиот, слышится голос в моей голове. Выход всегда найдется. Ты не в тюрьме, если сам так не считаешь.

— Подожди, — окликаю я Миели.

Ее взгляд, как и в мой первый день на борту «Перхонен», исполнен презрения.

— Позволь мне с ним поговорить. С ней.

— Что?

— Позволь мне поговорить с твоим нанимателем. Я знаю, вы поддерживаете связь. Я хочу ясности. Если уж мы собираемся поступать так, как ты настаиваешь, я хочу услышать приказ от шарманщика, а не от обезьянки.

Ее глаза сверкают яростью.

— Ты осмеливаешься…

— Ну давай. Заткни мне рот. Зашвырни в ад. Мне все равно. Я там уже был. Я только хочу высказаться. А потом стану примерным мальчиком. — Я проглатываю остатки вонючей жидкости, пахнущей пеплом. — Обещаю.

Некоторое время мы молча смотрим друг на друга. Не отводя своих бледно-зеленых глаз, она притрагивается к шраму.

— Отлично. Ты сам об этом попросил.

Миели садится на диван и закрывает глаза. Затем поднимает веки, но это уже не она.

На ее лице словно появилась маска. Миели выглядит старше и сдержаннее, но это не боевая сосредоточенность воина, а спокойствие человека, привыкшего к общему вниманию и контролирующего свои чувства. А в ее улыбке сквозит что-то змеиное.

— Жан, Жан, Жан, — произносит она мелодичным и мучительно знакомым голосом. — Что же мне с тобой делать, мой маленький принц-цветок?

Затем она поднимается, обнимает меня за шею и целует.

Миели стала пленницей в собственном теле. Она хочет закрыть глаза, но не может; хочет отстраниться от вора, но не может. Его дыхание обдает ее запахом провонявшего пеплом алкоголя. Она понимает, что будет дальше, и не видит в этом ничего забавного.

Помоги мне, беззвучно просит она «Перхонен». Забери меня отсюда.

Бедняжка. Сейчас.

Внезапно ее окутывает прохладная успокаивающая темнота. Какой бы ни была программа, подчинившая себе ее сознание, корабль, по крайней мере, имеет к ней доступ.

Что она делает?

Неисповедимые пути и все такое, отвечает корабль. Ты в порядке?

Нет. Миели, лишенной тела и голоса, отчаянно хочется плакать. Он был прав, а я ошибалась. Но ведь у нас не было выбора, правда?

Нет, не было. Мы делаем то, что говорит богиня, и никакой другой путь пока невозможен. Мне очень жаль.

И я нарушила обет. Я должна вымолить прощение у Ильматар.

Мне кажется, она все понимает, она же богиня. Я уверена, с ней тебе легче уладить дело, чем с той, другой. Не тревожься, они с вором стоят друг друга.

Голос корабля успокаивает.

Правильно, соглашается Миели. Кроме того, у нас ведь есть работа, не так ли?

Конечно.

Через мгновение темнота вокруг Миели уже не кажется пустой. Она попадает в огромную сложнейшую базу данных, и перед ней две гигантские древовидные структуры со множеством линий и узлов, представляющие две версии зашифрованного разума Кристиана Унру.

Целовать Миели — все равно что наконец целовать давнюю подругу, к которой всегда испытывал влечение. Вот только поцелуй оказался совсем не таким, как я себе представлял: в нем ощущается сила и жестокость, от которой перехватывает дыхание. Мне приходится отстраниться, чтобы глотнуть воздуха.

— Кто ты? — спрашиваю я, еле переведя дух.

Она падает спиной на подушки и смеется, словно маленькая девочка. Потом вытягивает руки вдоль тела и скрещивает ноги.

— Твой благодетель. Освободитель. Твоя богиня. Твоя мать. — При виде ужаса в моих глазах она смеется еще громче. — Я шучу, мой дорогой. Хотя ты можешь называть меня своей духовной матерью. Давным-давно я многому тебя научила. — Она хлопает по подушкам рядом с собой. — Садись сюда.

Я подчиняюсь, хотя и с некоторой опаской.

Ее пальцы скользят по моей щеке к расстегнутому вороту рубашки, и по телу пробегают холодные волны.

— Кстати, надо проверить, все ли ты помнишь.

Она целует меня в шею, сильно прикусывая кожу. Я напрягаюсь.

— Расслабься. Тебе ведь нравится это тело, я знаю. И я позаботилась о том, чтобы твое тело было… восприимчивым.

Последние слова она произносит шепотом, и горячее дыхание обжигает меня.

— Когда так долго живешь, начинаешь отлично разбираться во многих вещах. Особенно в тех, которыми нечасто приходится наслаждаться. После того, как все это закончится, я покажу тебе, как надо жить. Здесь все так неуклюже, в губерниях мы можем делать это намного лучше. Но ведь это все равно чудесно, не так ли?

Она сильно кусает меня за мочку уха и вздрагивает.

— Ах, эта дурацкая биотическая связь. Бедняжка Миели так подозрительна. Я отключу этот канал. Ты ведь никуда не собираешься, верно?

— Нет, — задыхаясь, отвечаю я. — Но нам надо поговорить.

— Поговорить можно и потом. Ты согласен со мной?

Господи, помоги. Я согласен.