— Э-э, дорогой мой! Там умеют слова прикладывать одно к другому! И предосудительное выйдет и преступное! Сидеть надо в вашем положении тихонько — тише воды, ниже травы и не рыпаться. Право, даже и не знаю, как оставлять вас одного. Обещайте, что пока я в Москву буду летать, вы не пойдете ни на какие митинги и вообще будете сидеть дома.

Всеволод Петрович обещал твердо.

* * *

Пронесся слух по городу Благову: в клинике профессора Чижа, будучи под наркозом, заговорил на чистейшем английском языке подопытный пес Полкан. Будто бы в той, прежней своей жизни был он английским лордом и членом парламента. Пронесся такой слушок в интеллигентных кругах и явился предметом самого всестороннего обсуждения.

Долетел он и до ушей Виталия Алексеевича Блохина, и Виталий Алексеевич удовлетворенно хмыкнул.

— Все возможно, все возможно на этом свете! — сказал он коллеге, донесшему до него эту весть. — Мир, скажу я тебе, темен, и чем дальше мы живем, тем все более темней он становится.

И сел в поджидавшую его служебную «Волгу».

— В кардиоцентр, — привычно сказал шоферу и всю дорогу, пока ехали, скучно и брезгливо цеплялся взглядом за надоевший уже до тошноты городской пейзаж, за серые, одинаковые коробки домов.

Однако оживился немного, завидев выходящего из ворот кардиоцентра ординатора Александра Григорьевича Вульфа, и придержал шофера за плечо.

— Останови-ка, — и высунулся в окно и приветливо помахал ординатору. — Александр Григорьевич, мое почтение! Ну как, скоро ли наступит конец света? Апокалипсис? Скоро ли промчатся по небу архангелы, трубя в золотые трубы?

Александр Григорьевич приблизился к машине и склонился к лицу Виталия Алексеевича, как бы вглядываясь в него внимательно.

— Архангел уже промчался по небу, — сказал он, — и трубы уже протрубили. Конец света уже начался, вы не заметили? А вы поглядите в зеркало, когда придете домой. Поглядите, поглядите!

И пошел прочь наглой, самоуверенной походочкой. «Ах ты, гад! — дернулся Виталий Алексеевич, ухватился за ручку двери. — По шеям бы накостылять!» — но одумался, придавил в себе гнев.

В главное здание кардиоцентра вошел он в испорченном, кислом настроении и на подобострастный поклон подвернувшихся Николая Ивановича Ребусова и Юлия Павловича Ганина едва кивнул головой, в директорский кабинет рванул дверь без стука и снисходительно пожал руку вскочившего в смятенных чувствах Феликса Яковлевича.

— Здрасьте, здрасьте, а где же наш герой? Где знаменитейший профессор? Так и не появлялся после заграниц?

Мелко захихикал Феликс Яковлевич, ручками развел: не появлялся, мол.

— Ну да ему сейчас, наверно, не до работы, наверно, еще от японочек не отошел, мечтает, а? — и подмигнул Виталий Алексеевич доценту игриво, заговорщически: мы, дескать, знаем, что там за японочки!

Опять похихикал Феликс Яковлевич, покивал головой.

— Я смотрю, теперь вы здесь заправляете? А что же Анвар Ибрагимович?

Согнал с лица доцент улыбочки, в скорбную тряпицу его скорчил.

— У нас, видите ли, огорчение! Покидает нас Анвар Ибрагимович, покидает! На Урал переводится, кафедру ему в тамошнем мединституте предлагают.

— Что вы говорите! — удивленно вскинул брови Виталий Алексеевич, хотя и сам уже все прекрасно знал. — На повышение, значит. Ну что ж, по заслугам, по заслугам. Я вас, любезный Феликс Яковлевич, попрошу об одолжении: не уступите ли на час-другой кабинет ваш? Я бы не затруднял, да ведь другого подходящего помещения здесь не найдется, нет?

— Ради бога, ради бога! Тем более что и кабинет не настолько уж мой. Я тоже в нем гость.

— Не скромничайте, не скромничайте! Кому, как не вам!

— Тем более что на лекцию уже пора бежать.

— Ну вот и прекрасно, вот и хорошо. Только предварительно попрошу прислать ко мне... — следователь заглянул в записную книжку, — старшую медсестру Чекалину и шофера «скорой помощи» Сурова. Да, так: сначала Чекалину, потом Сурова.

Легко и вдохновенно выскочил из кабинета Феликс Яковлевич, тихонько прикрыл за собой дверь, а Виталий Алексеевич расположился в директорском кресле, вытянул, раскинул под столом длинные ноги в серую полоску штанах, распахнул на груди пиджак, выпустив на свободу бордового цвета галстук, откинул голову на спинку кресла, глазами же уставился на дверь в ожидании.

И вскоре постучали в нее, и в открывшуюся щель нежный голос сказал:

— Можно?

Насторожился Виталий Алексеевич, ноги из-под стола подобрал, отлепился телом от спинки кресла, вперед подался — от такого голоса встрепенулось в нем потаенное, мужское, за душу словно кто-то потянул изнутри. Эх-хе-хе! Это черт знает что вытворяет с нами иной раз женский голос!

— Войдите! — проговорил он.

Дверь несмело отворилась, и в ней возникла сначала одуряющей легкости и стройности ножка в блестящей туфельке и в знойном загаре, приобретенном, конечно же, не в городе Благове, и уж за ней вошла сама владелица — старшая медсестра Чекалина.

— Вызывали?

— Да-да, — подскочил Виталий Алексеевич на пружинистых ногах, и уж чего совершенно не намеревался делать, помимо воли своей — обогнул необъятный директорский стол и собственноручно придвинул к нему, установил стул. — Прошу, садитесь, — и держал стул за спинку, пока проходила медсестра Чекалина пространство от двери, пока садилась, и замаслившимся взглядом обволакивал ее тоненькую фигурку и в русых кудряшках голову. Личико у Чекалиной было простенькое, миловидное и свежее, как только что сорванный плод. «Ах, дьявольщина!» — шарахнулось в голове следователя, и он с трудом оторвался от стула, мазнув напоследок взглядом по гладкой шейке и далее в вырез медицинского халатика.

«Я бы специальным указом запретил принимать на работу таких аппетитных девиц! — подумал он. — Совершенно невозможно работать!» — и гибким шагом развратника прошелся по кабинету.

— Итак, Нина Ивановна Чекалина? Я не ошибаюсь? — произнес Виталий Алексеевич ласковым нутряным баритоном, хотя разработанный им ранее план допроса предполагал суровость и жесткость.

— Не ошибаетесь.

Опять пробежали мурашки по спине следователя от ее голоса — он остановился в двух шагах от нее и, склонившись в полусветском поклоне, заглянул в бездонную пустоту голубеньких глазок. Тьфу! Ну как прикажете вести допрос, когда вовсе другого хочется! Хочется под луну, на садовую скамейку, хочется прижаться, рукой провести по мягкой, трепетной талии и...