Тут уж Семен Романович выгнул брови от удивления, ведь по пути во дворец он так расписал достоинства дипломатической карьеры, что я согласился воспользоваться его советом и протекцией.

Александр Павлович вдруг отбросил официальный тон и промолвил:

— Думаю, дела в вашем имении обстоят превосходно. В противном случае вы не стали бы отказываться от предложенной суммы.

Графиня де ла Тровайола поджидала нас в карете возле дворца. Обязанности кучера исполнял мосье Каню. Когда Алессандрина перебралась в экипаж графа Воронцова, мы отправились на Садовую улицу, где находился Капитул российских орденов. Я намеревался немедленно покончить с канцелярской волокитой в связи с новой наградой.

— Андрей получил золотую медаль, — сообщил граф Воронцов Алессандрине. — А вам предложено заняться наукой в Московском университете.

Я почувствовал неловкость, поскольку имел приятные хлопоты, а графиня еще не знала о воле императора в отношении нее. Да и для Семена Романовича поездка во дворец, некогда принадлежавший их роду, наверняка удовольствия не доставляла.

По дороге он с доброй иронией рассказывал о своем предке Михаиле Илларионовиче Воронцове, служившем канцлером, но, несмотря на высокое положение, имевшем странное пристрастие к торговым операциям. Все его негоции заканчивались столь плачевным образом, что никаких щедрот императрицы Екатерины не хватало на покрытие убытков. В конце концов и дворец на Садовой ушел за долги. Уже император Павел отдал его Мальтийскому ордену, заодно там же разместив и Капитул российских орденов.

Я слушал вполуха. Алессандрина и вовсе молчала, погруженная в размышления о перспективах научных занятий под сенью Московского университета.

В конце поездки граф Воронцов сказал:

— Что ж, как деревня наскучит, надумаешь выбраться из медвежьего угла, вспомни о моем предложении.

— Решительно, не знаю, как вас благодарить, Семен Романович?! — с чувством произнес я.

Возле дворца мы попрощались с графом Воронцовым, я отправился в Капитул, Алессандрина же осталась дожидаться в карете. Когда я вернулся, она напомнила о моем разговоре с Семеном Романовичем. Оказалось, мои слова не оставили ее равнодушной, благо изъяснялись мы по-французски.

— Что это за медвежий угол, о котором вы говорили? — поинтересовалась она.

— Покамест я отклонил все предложения по службе, — ответил я.

— Но почему? — удивилась графиня.

— Душа моя, не желаю расставаться с тобою, — улыбнулся я.

— Глупости! — воскликнула Алессандрина. — Ни к чему из-за меня отказываться от своего будущего!

Ее безапелляционный тон задел меня. Я не считал свой поступок слишком уж жертвенным, но ожидал иной реакции от графини.

— Ради нашего будущего, — сделал поправку я.

— Я не соглашусь на подневольный труд, — заявила Алессандрина. — Детище Ломоносова обойдется без меня.

— Обойдется, — кивнул я. — На этом никто настаивать не станет.

— А на чем станет? — с вызовом спросила она.

— На том, чтобы ты покинула Санкт-Петербург и отправилась в Москву.

Я заметил, что мосье Каню коротал время с газетой. Я отправил французишку на козлы, а сам пролистал «Санкт-Петербургские ведомости». Карета тронулась, и в это мгновение я заметил среди объявлений знакомое имя. Немедленно вспомнил жгучую брюнетку в желтом платье с черной кашемировой шалью, пробежал глазами слова и словно услышал голос с французским акцентом:

«Почтенные господа через сие извещаются, что madam Шерамбо продолжает свое заведение в Толмазовом переулке в третьем по правой руке доме г-на Толмаза и ласкается надеждою, что оные господа удостоивать ее будут своим благородным посещением и сверх обыкновенного стола будут иметь в особых комнатах другие увеселения».

— Что там? — поинтересовалась Алессандрина.

— Так, ерунда, попалось знакомое имя, — ответил я и швырнул газету уличному попрошайке. — Брось ее в огонь, любезный.

А через некоторое время я обнаружил, что мы проезжаем мимо поворота на Толмазов переулок. Я нашел глазами упомянутый в объявлении дом. Значит, здесь теперь предлагаются «другие увеселения» от мадам Шерамбо.

Другие увеселения!

«Оп-оп! Оп-оп! А у дьяка телескоп!» — так напевала рыжая Алета.

И вдруг меня осенило! Я вспомнил слова Холмогорова-младшего: «Давай, говорил, Василий Васильевич, пройдемся по звездам, телескопы выдвинем». Я выглянул в окно и окликнул мосье Каню:

— Жан, ты когда-нибудь слышал, чтобы кто-нибудь муди телескопом называл?

— Нет, сударь! — ответил камердинер с изумлением в голосе.

Я воздел очи горе. «Heus-Deus! Это ты подбросил газету, а затем заманил нас в Толмазов переулок? Наверняка клиент Алеты и тот заговорщик — один и тот же человек».

— Стой! — крикнул я вознице.

— Что случилось? — удивилась графиня.

— Поезжайте домой без меня, — сказал я. — Я должен навестить… одного знакомого. Он проживает здесь. Я задержусь ненадолго.

Алессандрина насторожилась. Она заметила охватившее меня нетерпение, и в глазах ее появилась тревога.

— Не волнуйся. Это старый знакомец, я должен обсудить с ним небольшое дело, — попытался я успокоить графиню.

— Что за дело? Сейчас?

— Потом расскажу! — пообещал я. — Да это так — пустяк, просто хочется покончить с ним поскорее!

— Ну, хорошо, — с неудовольствием согласилась Алессандрина.

Я вспомнил, что не имел при себе ни копейки.

— И вот еще что… Одолжи мне несколько рублей.

— Господи, да что же это за дело? — удивилась она.

— Ей-богу пустяк. Мелкий карточный долг.

— Ты игрок? — воскликнула Алессандрина, и ее глаза расширились от испуга.

— Нет, — рассмеялся я. — Согласился всего лишь раз в жизни. Играли в шутку, делали копеечные ставки. Я конечно же проиграл. И вот задолжал, даже не помню сколько. Кажется, чуть больше двух рублей.

Графиня схватила меня за руку, взгляд ее стал жалобным, умоляющим.

— Андрэ, дай слово, что ты не собираешься отыгрываться, — попросила она.

Я покрыл поцелуями ее руки:

— Глупости, глупости, душа моя! Спроси у Жана, он подтвердит, что я никогда не питал интереса к карточным играм. Это была шутка, я отдам старому знакомцу деньги — и все!

— Тогда мы можем тебя обождать, — заупрямилась Алессандрина.

Я удивился тому, что она так испугалась. Наверное, у нее была личная драма, связанная с карточными долгами. Может, ее непутевый брат питал нездоровую страсть к азартным играм?

— Милая Алессандрина, успокойся, прошу тебя. Поверь, я не испытываю ни малейшего интереса к картам. Поезжай домой, я вскоре догоню.